– А зовут-то тебя хоть как, девушка? – поинтересовался Дымов.
– Бэлла, – коротко выдохнула она.
– Как? – а вот теперь он уже по-настоящему удивился.
– Глухой что ли? – закатив глаза (точнее, глаз), грубовато выдала девчонка и повторила громче и твёрже, специально для «инвалидов»: – Бэлла.
О-хре-неть. Более подходящего слова точно не придумаешь. Если только совсем нецензурное. И Дымов не удержался, воскликнул:
– А ты хоть знаешь, что твоё имя означает?
Она опять глянула с вызовом, скривила губы.
– А ты?
– Не знал бы, не спрашивал, – отрезал Дымов, а Бэлла, продолжая всё так же снисходительно кривиться, спросила:
– Ну и что оно означает?
Неужели и правда не знала? Да из какой пещеры она вылезла?
– Мультик смотрела «Красавица и чудовище»? Помнишь, как там героиню звали?
– Помню, – с напором заявила Бэлла и нахально ухмыльнулась. – Но я даже не думала никогда, что взрослые мужики… тоже мультики смотрят.
Ой, ой. И ведь уверена, что уела. Смотрела самодовольно и надменно.
– Серьёзно? – сосредоточенно сдвинув брови, критично поинтересовался Дымов. – Никогда не думала? И даже о том, что взрослые мужики не сразу взрослыми рождаются? – А потом улыбнулся, благосклонно махнул рукой. – Ладно. Завтракать приходи. Только всё-таки хотя бы умойся сначала.
Бэлла опять фыркнула, возможно, ещё и рожу на прощанье скорчила, когда он развернулся к ней спиной, чтобы выйти из комнаты, или проводила беззвучно произнесённым «добрым словом». Но завтракать притащилась, легко отыскав столовую, обвела весьма заинтересованным взглядом стол, даже шею чуть вытянула ещё на подходе, плюхнулась на стул.
– Ты чего будешь? – спросил у неё Дымов. – Чай или кофе?
– Кофе, – ответила она, даже ни на секунду не задумавшись. – С молоком. – Потом разглядела стеклянный кувшин с ярко-оранжевой жидкостью, добавила торопливо: – И сок. – Тут же протянула руку, подхватила с тарелки тонкий ломтик ветчины, свернула трубочкой, целиком затолкала в рот и сразу потянулась за следующим.
Дымов какое-то время наблюдал с любопытством, потому что давно такого не видел, хотя дофига как знакомо, а потом спросил:
– Ты когда последний раз ела?
– Вчера, конечно, – проглотив то, что осталось во рту, невозмутимо сообщила Бэлла.
Конкретное время он уточнять не стал, позвал громко:
– Юль! – И когда помощница по хозяйству нарисовалась в арочном проёме, ведущем на кухню, уточнил:
– А ветчина ещё есть?
– Само собой, – откликнулась та.
– Принесёте?
– И колбасу тоже можно, – по-хозяйски дополнила Бэлла, на этот раз всё ещё жуя.
Юля посмотрела на неё, качнула головой, прицокнула языком, но потом обречённо предложила:
– Яичницу пожарить?
– Угу.
– И кофе ещё? Ладно? – попросил Дымов, пояснил торопливо: – Не мне. – Потом глянул на Бэллу. – Тебе большую чашку или маленькую?
– Большую, – по-прежнему не тратя время на раздумья, выбрала она.
– Кто бы сомневался, – пробормотала Юля, скрываясь на кухне.
– Ну а чего? – в праведном негодовании возопила Бэлла ей вслед, выложила с умным видом уже исключительно для оставшихся: – У меня просто обмен веществ такой. Ускоренный.
Точно. Молодой растущий организм, незамутнённый условностями и девственно-неотёсанный. Дикая Белка. И с определёнными допущениями картина маслом – «Игнат Дымов. Детство. Отрочество. Юность».
Глава 5
Юля принесла большую чашку с кофе, Бэлла тут же отхлебнула, как кошка слизнула с губ маленькие клочки пышной бледно-бежевой пенки, скорее на автомате кивнула одобрительно.
– Ты правда на улице живёшь? – спросил Дымов.
– Не, – перестав просто так хомячить ветчину с колбасой и теперь сооружая бутерброд из всего для этого подходящего, возразила она. – Сейчас у знакомой. Но у неё однушка и к ней парень приходит.
– А раньше?
– А раньше с бабушкой, – доложила Бэлла, ни на мгновение не отрываясь от еды. – Но она меня выгнала.
– Как это?
Дымов знал, что так случается, но почему-то с трудом верилось. У него же тоже родители были не сахар, но, по крайней мере по-настоящему, а не на словах типа «Сгинь с глаз долой», из дома его не выставляли. Он сам ушёл.
– Сказала, что уже устала, что больше сил её нет и терпеть она не собирается. И не пустит, если я за ум не возьмусь и не изменюсь, – бесстрастно выложила Бэлла, вывела с обиженным негодованием: – А я, чего, унижаться перед ней должна? Я и сама к ней больше не пойду.