— Вы обещали, что остановитесь, не доезжая до школы.
— Я сменил свое решение. Эту ногу нельзя так оставлять. Можешь заболеть столбняком.
Я не мог даже спросить, что это было, такое красивое и трудное слово. Так же я понимал, что было бесполезно говорить, что не хочу ехать. Автомобиль проехал по улице Коттеджей и вернулся на прежний путь.
— Ты мне кажешься храбрым человечком. Сейчас посмотрим, как ты это докажешь.
Остановился у аптеки и тотчас понес меня на руках. Я пришел в ужас, когда появился доктор Адаукто Лус. Он был врачом фабричного персонала и очень хорошо знал папу. Мой испуг возрос, когда он осмотрел меня и спросил:
— Ты сын Пабло Васконселоса, верно? Он уже нашел работу?
Мне пришлось ответить, хотя мне было очень стыдно перед Португальцем, что папа был без работы.
— Он ожидает; ему обещали много…
— Хорошо, давай посмотрим, что у нас здесь.
Развязал тряпки, прилепившиеся к ране и сделал впечатляющее — «ммм!».
Я искривился, собираясь заплакать. Но Португалец стал позади, чтобы помочь мне. Меня усадили на стол, покрытый белыми простынями. Появилась куча инструментов. Я начал дрожать. И перестал дрожать, потому что Португалец оперся плечом о мою спину и сжал мои плечи сильно и одновременно мягко.
— Не будет сильно болеть. Когда все закончится, я поведу тебя пить освежающее и кушать печенье. А если не будешь плакать, то куплю тебе леденцы с фигурками артистов.
Тогда я набрался самой большой в мире смелости. Слезы лились, и я остановил их. Мне наложили несколько швов и даже сделали укол от столбняка. Я выдержал, даже подавил желание вырвать. Португалец сжимал меня с силой, как будто бы хотел, чтобы часть боли перешла к нему. Своим платком он вытирал мне волосы и лицо, намокшие от пота. Казалось, что это никогда не закончиться. Но наконец, закончилось.
Когда он нес меня к машине, то был довольный. Он купил мне все, что обещал. Жаль, что я ничего не хотел. Казалось, что из меня вынули душу через ногу.
— Теперь ты не можешь идти в школу, малыш.
Мы были в машине, и я сидел близко к нему, касаясь его руки, почти повторяя его движения.
— Я подвезу тебя поближе к твоему дому. Придумай любую вещь. Можешь сказать, что на перемене ударился, и учительница отправила тебя в аптеку…
Я смотрел на него с благодарностью.
— Ты храбрый человечек, малыш.
Я улыбнулся ему, заполненный болью, но внутри этой боли я только, что открыл нечто очень важное. Португалец превратился сейчас в человека, которого я полюбил больше всех на свете.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Беседы здесь и там
— Знаешь, Мизинец? Я узнал все. Все, очень хорошо. Он живет в конце улицы Барона Капанемы. В самом конце, и держит машину рядом с домом. У него две птичьи клетки, одна с канарейкой и другая с синей птицей. Я побывал там очень рано, шел как будто просто так, нес свой ящичек для чистки обуви. Мне очень хотелось идти, и я даже не чувствовал тяжесть ящичка. Когда пришел, то хорошенько разглядел дом, и мне показалось, что он довольно большой для человека, который живет один. Он был по другую сторону, во дворе, рядом с баком и брился. Я постучал руками.
— Хочешь почистить обувь?
Он подошел оттуда, все лицо в мыльной пене. Часть уже была побрита. Улыбнулся и сказал мне:
— А, это ты? Входи малыш.
Я проследовал за ним.
— Подожди, я закончу.
И продолжил бриться бритвой, трак, трак, трак…
Я уселся на свой ящичек и стал ждать. Он смотрел на меня через зеркало.
— А твоя учеба?
— Сегодня национальный праздник. Поэтому вышел чистить обувь, чтобы заработать несколько монет.
— А! И продолжил. Потом наклонился над баком и помыл лицо. Вытерся полотенцем. Лицо его покраснело и заблестело. Затем он снова рассмеялся.
— Хочешь выпить со мною кофе? Я сказал, что нет, хотя был бы не против.
— Входи. Мне бы хотелось, что ты видел, как там все чисто и ухоженно. Даже на столе была скатерть в красную клетку. Он рассказал, что одна старая негритянка приходит каждый день навести порядок, когда он уходит на работу.
— Если хочешь, делай, как я, окунай хлеб в кофе. Но не прихлебывай, когда делаешь глоток. Это некрасиво.
Здесь я посмотрел на Мизинца; он был молчаливый, как тряпичная ведьма.
— Что случилось?
— Ничего. Я слушаю.
— Слушай, Мизинец, я не люблю споры, но если ты рассердился, то будет лучше, сказать мне об этом.