— То есть? — вскинулась я.
— Мы скоро уедем, Катрин, — улыбнулся принц. — Далеко от него. Туда, где ты не будешь ничьей пешкой.
— Это на Изумрудные острова, что ли? — хмыкнула я, снова ложась и глядя на огонь. — А что? Я не против.
Эдвард только улыбнулся и больше ничего не сказал. Но ещё долго, поднимая взгляд, я видела, как он пристально смотрит на огонь, и явно видит не золотистые пляшущие языки.
Наверное, это ещё одна вещь, к которой мне придётся привыкнуть — политика и интриги. Да что там “наверное”! Точно. И научиться в них разбираться. Иначе тут просто не выжить.
***
Я наивно ждала, что святопрестольский (кстати, что ещё за Святой Престол?) посол явится один. Ну, или с телохранителями.
Щас!
Святопрестолец оказался клириком. Этакий бодренький старичок в симпатичной, украшенной рубинами и жемчугами… м-м-м… рясе? Или как там его одежда называлась? Наверняка ж в доску ритуальная.
Да, и сопровождал его целый кортеж. Насколько я поняла из объяснений Эдварда, Святой Престол — это что-то вроде десятка королевств, объединённых Церковью. Все их короли — вассалы Церкви, герцоги, графы — тоже. Ну и так далее. Там дальше сложно всё с их социальной пирамидой, но к делу это не очень относится. Главное: к нам притащились чуть ли не все эти короли со свитой.
Зачем? На меня смотреть. Точнее, на мою руку.
Король-некромант закатил для всех этих… в коронах и рясах грандиозный приём. Много пафоса, церемоний, часового стояния на ногах. Звонили колокола — радостно. Народ высыпал на улицы и окружил королевский приёмный зал — вроде павильона, крытый отросток дворца, где вся эта компания принималась.
Где-то в это же время ударили морозы — злые и трескучие. На меня, чтобы не замёрзла, надели аж три меховые накидки и около четырёх платьев — такая вот пампушечка получилась. И у всего наряда не было одного рукава, чтобы показать всем татуировку. В итоге к концу приёма моя бедная несчастная рука замёрзла так, что я и не ощутила почти, как этот, в рясе — главный святопрестолец — её щупал.
Эдвард, как и обещал, всё время был рядом. Сидел рядом с троном отца на креслице. А я стояла — на ступеньку ниже. Ибо плебейка и не имею права садиться на церемониях при королях.
В общем, когда всё закончилось, я бормотала посиневшими губами ругательства и готова была жизнь отдать за глоток глинтвейна.
— Ну как? — вскинулся Ален, когда щебечущие служанки втащили меня в жарко натопленную спальню и принялись разворачивать из слоёв одежды. — Признали? Как всё прошло?
— Я… ды-ды-ды… н-н-не з-з-зна-а-а-аю, — выпалила я, стуча зубами.
Мальчишка вздохнул и, шикнув на служанок, сам укутал меня в чью-то шкуру (тёплую!), усадил перед камином и (о чудо!) подал глинтвейн.
— Но что делали-то хоть? — так и не дождавшись от меня внятного ответа, уточнил Ален.
— Г-г-говорили… щупали…
Мальчишка фыркнул.
— Ну а ты что делала?
— С-с-стоял-л-ла… Мёрзла!
— Ясно с тобой всё, — вздохнул Ален и, оставив меня в покое, принялся ждать Эдварда с новостями.
Мы все решили — и Ален согласился — что пока святопрестольцы гостят у нас, лучше будет, если Ален глаза им мозолить не станет. Клирики — непримиримые враги метаморфов, и, я подозреваю, именно они пустили байку про “порожденья тьмы и преисподней”.
Эд пришёл поздно — довольный, прямо-таки лучащийся улыбкой.
— Подписали? — тут же спросила к тому времени согревшаяся (и тоже почти довольная) я.
Ален — как и обычно при Эдварде — забился в самый далёкий и тёмный угол и помалкивал. То ли так не доверял, то ли помнил, как его водили за цепочку…
— Нет ещё, — огорошил меня Эд. — Катрин, такие договоры быстро не подписываются. Они пробудут у нас до Жирного Вторника. А пока завтра пир. Ты ещё помнишь, как надо танцевать?
Я поморщилась. Пир — опять нажр… эхм, напьются, как… хм… (Но правда — большинство — здесь так и делает. Включая короля). А потом будут совать масляные ручки и щипаться.
— Не бойся, Катрин, — улыбнулся Эдвард, точно прочитав мои мысли. — Я за тобой присмотрю.
— Угу, — хмыкнула я.
— Но Святой Престол на тебя теперь молиться готов, — мечтательно вздохнул Эд. — Молодец.
— А что я? Я ничего, — отозвалась я. — Оно само.
Ален со своего угла кинул на меня красноречивый взгляд, точно намекая, что он-то видел, как “оно само”. Но как обычно промолчал.