— Только ты почётче желай, чтоб меня невесть куда не зане…
Исчез он раньше, чем договорил.
Моя рука снова светилась, так что, надеюсь, невесть куда его не занесло.
Но, чёрт возьми, я вообще не понимаю логики этой магии!
***
Я осталась у себя дожидаться родителей. За Эдварда и Алена можно было больше не волноваться — Эду я о том, что задержусь, написала (всё равно Алена бы потом просила, чтобы отправил). А вот исключение из университета, которое я навоображала, пришлось временно отсрочить. Не знаю, что делать со временем, как научиться попадать точно, куда я хочу — но я научусь. Тогда, если я просто уйду от родителей… хм… жить к незнакомому им парню, они побурчат, но поймут. Я же современная девушка и уже взрослая. А вот если я ещё и из университета уйду… Мама тогда найдёт меня даже во Фрэсне, и ей будет всё равно, что я там будущая королева.
Так что я кое-как готовилась к сессии, навёрстывая упущенное. А заодно и приходила в порядок.
В Москве вовсю царило лето, и мы предсказуемо задыхались от жары на занятиях — когда бы наш универ разжился кондиционерами… Таня — как обычно — пыталась затащить меня на вечеринки к друзьям друзей друзей. Не понимаю, как у неё получается с таким образом жизни учиться лучше меня? Я как раз в последние недели семестра (в попытке подсластить родителям пилюлю) решила сдать сессию без троек. Очуметь! О стольких несданных контрольных и зачётах мне никто ничего не говорил! А уж сколько учить пришлось… Одна поблажка — история языка теперь шла на ура. На уровне инстинкта, как говорила преподавательница, потому что правил я как не знала, так и не знала, но читала и говорила лучше неё (ха, с моей-то практикой). Однако на теор. фонетикие и теор. грамматике мне это нисколько жизнь не облегчило.
— Но надо признать, ты наконец-то взялась за ум, Катерина, — надменно сказали мне в деканате, где я клянчила очередную пересдачу зачёта. — Что, родители наконец-то тебе объяснили…
Я не стала дожидаться продолжения, чего мне там объяснили родители. Девицы из деканата и так таращились на мой живот пристальней, чем хотелось бы — наверняка после моего ухода начнут делать ставки, когда я приду за академом. Очевидно на их практике такие блондинки, как я, берутся за ум только в одном случае…
Я перебила и, извинившись, поинтересовалась, а можно мне записаться на какие-нибудь кружки-лекции-курсы по экономике и всемирной истории, а ещё по международным отношениям и политологии. И если можно, сколько это будет стоить.
В деканате наступила долгая тишина. Потом куратор осторожно поинтересовалась, не решила ли я сменить будущую профессию, и знают ли родители. Я ответила, что от профессии я в восторге (ну нафиг менять факультет, когда проучилась целых два семестра? Да и на что?), но просто так, для общего развития ощущаю нестерпимое желание позаниматься экономикой и политологией. Вот вдруг возникла у меня такая потребность.
Подозреваю, хихикало над моей “потребностью” потом полдеканата, а остальная половина вертела пальцем у виска, но мне не только дали разрешение на все пересдачи, но и рассказали, как совместить расписание с экономическими курсами.
А что мне остаётся делать? Придётся хоть немного подтянуться в “общем развитии”, а то эти фрэснийские интриганы меня, как дуру, вокруг пальца обведут, а Эдварду придётся меня выручать. В перспективе. Ну, и чтобы совсем дурочкой с будущим фрэснийским королём не быть. А то любовь любовью, а политика — она такая…
Но я погибну от этих книжек, точно!
Экзамены пролетели за подготовкой и бессонными ночами. Немного отдохнуть удалось перед историей языка, по ней у меня чуть не автомат выходил — преподавательница всё восклицала про чудо, впервые на её практике, и так далее. Да пусть говорит, что хочет, но поставит мне уже “отл.”. После того, как надо мной глумились на теории грамматики, я это просто заслужила!
Традиционно отмечать закрытие сессии собирались в “Кофе-хаусе”. Ну вот, конец июня, лето, зелень, духота, вываливаемся мы из дверей альма матер. Половина группы бурно радуется, половина материт преподшу. Танька кричит мне на ухо, что “Воа! Мы круты, мы сдали без троек!”.
А я замечаю в переулке за оградой белую Ломбарджини, из бокового опущенного стекла которой на меня глядит до боли знакомая кошачья морда.
***
Эдвард в белом классическом костюме (жутко дорогом даже на вид) подошёл к нашей притихшей группе и снял солнцезащитные очки в пол-лица.
— Bonjour, — улыбнулся, демонстрируя чистейшую фонетику носителя языка.
Дождавшись эффекта (в виде выпученных глаз и открытых ртов сокурсниц), взял меня за руку и, грациозно поклонившись, поцеловал пальцы.