Желтый лев, но с синей гривой,
С темно-синей, как вода,
То сварливый, то игривый,
Будь со мною навсегда.
Рыжий лев с кудластой гривой,
Дымовеющий туда,
Где и радость и беда,
Без вреда мне, глянь, бурливый,
Будь со мной всегда-всегда.
Знаю я, что лев жаднее,
Чем любой на свете зверь.
Мастью древний лев краснее
Каждой крови, верь не верь.
Всех земных цветов затеи
Не краснее, не желтея.
Но для пасти, не робея,
Вот, с добычей я теперь.
В чащу самую глухую
Я прорвался напролом.
Мудрым стебли сплел узлом
В честь багряного ликую,
И добычу я лесную
Разрубаю топором.
Знаю я, что чем обильней
Мной бросаемый кусок,
Тем грозней и тем всесильней
Львиный рык и львиный скок.
Знаю я, что чем богаче
Снедь, кидаемая в пасть,
Тем пышней в своей удаче
Яропламенная страсть.
Знаю, знаю, и люблю я
Ликованье красных сил.
Я хочу, чтоб лев, яруя,
Громким криком возопил.
Вот, бросаю, не считая,
За куском ему кусок.
Дыбом грива золотая,
И дугою львиный скок.
И пока его кормлю я,
От добычи не тая,
Огневого поцелуя
Хватку в сердце слышу я.
Чуть замедлю пированье,
Скалит зубы жадный рот
И гремучее взвыванье
Огневой водоворот.
Рыжий лев, но с гривой чалой,
Выдыхает огнезнак,
Чтоб оделся краской алой
Надвигающийся мрак.
Знаю, дух свиреполицый,
В пищу дай тебе леса,
И умчишься змеептицей
В голубые небеса.
Дай по выси темносиней
Тучевым пройти холмом,
Будешь молнией в пустыне,
Будешь в воздухе ты гром.
И всемирного пожара
Воспринявши весь размах,
Ты, явивши образ шара,
Будешь Солнцем в небесах.
Но, пока веду я дружбу
С этим красным, рыжим львом,
Пыл его мне служит службу
В тайнодействии живом.
Разогнавши лютый холод,
Разбросав дожди колец,
Я себе, вздымая молот,
Золотой кую венец.
Воскресенье
Слава доброму мышленью
Слава доброму реченью
Слава доброму деянью,
Вечность – ярким трем огням.
Кто к благой склонился мысли,
Он склонен к благому слову,
Он идет к благому делу,
Слава верным трем путям.
Мысль – зерно, а слово – стебель,
Дело – колос пышной жатвы,
В триединстве – завершенье,
Трижды слава трем лучам.
Троекратной скрепой света
Опоясан к битвам жизни,
Вопрошатель Заратустра
Стал о смерти размышлять.
Вопросил он свое сердце,
Но молчало грустно сердце,
Вопросил Агурамазду:
«Смерть возможно ль победить?»
Свет миров, создатель жизни,
Лунноликий, солнцеокий,
Отвечал Агурамазда,
К Заратустре говоря:
«Ночь – лишь краткий отдых солнца.
Ночь поит росой расцветы,
Воскресеньем человеков
Смерть вовек побеждена».
И упавши Заратустра
Пред лицом Агурамазды,
Ноги звездные целуя,
Сомневаясь, вопросил:
«Тело было, стало прахом,
Ветер пыль давно развеял.
Как возможно воскресенье
Праха спутанных путей?»
В гром и молнию одевшись,
Балдахин взнеся из радуг,
Отвечал Агурамазда,
К Заратустре говоря:
«В час, когда я строил небо,
Без стропил и без подпорок,
Лишь из сущности рубина
Изводя широкий свет, –
В час, когда моею волей,
Восприемница зачатий,
Прародительница жизней,
Встала круглая Земля, –
В час, когда зерно возникло,
Как продольный крепкий жемчуг,
Чтоб, рассыпанное в прахе,
Многократно стать живым, –
В час, когда в деревьях, в травах,
Силой духа волевого,
Сокровенно заиграли
Чары тайного огня, –
В час, когда из поцелуя
Там, во чреве материнском,
Стали в первый раз слагаться
Руки, ноги и глаза, –
В этих всех победах жизни
Над пустотами безличья,
В этих всех изводах ликов
Из глубин небытия
Было больше трудной тайны,
Чем в восторге воскресенья, –
В настоящем и в прошедшем
Есть грядущее всегда.
Не из прошлого ковал я
Настоящее мгновений,
Не из бывшего я вынул
Синь эмали верховой, –
Изумруды всех былинок
И рубины всех расцветов
Из небывшего исторг я
Волей творческой мечты.
Так насколько же мне легче,
Взяв металл отяжелевший,
Дунуть в горн и в плясках красных
Жидкость ковкую ваять.
Подниму тяжелый молот.
Опущу гремучий молот,
Пламя любит быть веселым,
Жизнь живет, и смерти нет.
Только помни три завета,
Мысль, и слово, и деянье,
Возрожденье – в недрах воли,
Воскресенье – не обман».
И, восставши, Заратустра
Услыхал, что гром уходит,
Увидал на небе синем
Семицветную дугу, –
Увидал под склоном горным
Нивы, пастбище и дом свой,
Услыхал в древесной чаще
Звонкий голос соловья.