Людмила Улицкая
Моё настоящее имя. Истории с биографией
В оформлении переплета использована картина Андрея Красулина
Книга публикуется по соглашению с литературным агентством
ELKOST Intl.
© Улицкая Л. Е.
© Бондаренко А. Л., художественное оформление
© ООО “Издательство АСТ”
Свое подлинное имя человеку дано узнать только после смерти, когда ангел вкладывает ему в руку белый камень с его настоящим именем.
Моё настоящее имя
Об имени
вот я – какая из меня люся какая улицкая – не знаю кто…
на ладони будет белый камень с настоящим именем а паспортное будет
написано на сером камне на немецком кладбище где мама с бабушкой
а пока пусть будет псевдоним какой угодно и к этому ночная невнятная молитва
я не люся улицкая это какие-то чужие корябые как стекляшки звуки
особенно не людмила
откуда взялась людмила я знаю – когда я родилась мой шестнадцатилетний дядька витя ухаживал за деревенской девочкой людмилой и он принес в дом это случайное имя
и его на меня налепили
и я так и не знаю своего настоящего
где-то мелькнула “евгения” в отчестве потом в фамилии второго моего мужа отца моих сыновей
все там случайное как броуновское движение…
еще до того как я поссорилась с любимой биологией и еще не выросла из личиночной неосознанности еще болталась в первичном океане воспроизводства – бедная девочка как несуразно и негармонично вырастает тело и не догоняет его душа – полжизни провела в плену незыблемой и ложной идеи непременного размножения продления себя… и только к исходу лет начинается понимание того какое потемочное существование обещает первобытный бульон с кишением яйцеклеток и спермиев
и биология с которой я тогда еще не поссорилась
говорила настойчиво и безапелляционно – пора, пора, пора…
и уже шелковый лоскут образец узорчатой ткани с итальянской выставки лежит под ногами и я стою на нем рядом с существом мужского пола и священник водит нас вокруг маленького столика прикинувшегося на время аналоем и это действие называется венчанием и это было со мной а не с кем другим и кусочек узорчатой ткани хоть сейчас могу достать из комода и показать тогда мне казалось что постоять на узорчатом лоскуте и обойти вокруг шаткого столика необходимое условие деторождения
тогда я была еще людмилой
востребовано природой было некое существо мужского пола для продолжения иллюзии собственного пребывания и после выполнения этого природного задания —
родились двое детей с отцовской быстротой реакции ловким юмором несколько жеманным жестом губ в смехе и с половинной долей моих наследственных черт разделенных причудливо и избирательно между обоими сыновьями: старшему сметливость и целеустремленность младшему артистизм и способность плавать неизвестно где в его случае в музыке
не навек случился тот человек – на двенадцатилетие
а потом я ушла
из этого египта с праздником одиночества
и некоторой невесомости освобождения
с нулевой отметки начинается все новое
потом начинается новый узор жизни
нарисованный другим человеком с крепким и негнущимся именем
с безукоризненным движением рук умного без всякого напряжения эгоцентрика
с безошибочным глазом и природным равновесием здорового молодого животного
не тронутого сомнениями в своей полной состоятельности
оказывается изредка имя попадает в цель и не надо ждать иного подлинного
можно понемногу пить тихими вечерами
когда муж андрей уже свое отпил и отгулял
а я на старости лет догоняю до хорошего градуса под вечер
и ночью пишу слова а он за стенкой давно спит на чистом полу на бамбуковой циновке
совершенный в своем роде в полноте искренности и неозабоченности
таков какой есть и ничем иным не может и не хочет быть кроме как самим собой и все это в движении карандаша-руки-плеча-камня и бумаги на которой и я означала дни и ночи
пока клавиатура не победила страшную белизну бумаги
происходит освобождение от старания от умения от намерения и тогда только тогда возникает это “сейчас-сейчас не вчера и не завтра” и девочка плачущая по серой кошке с которой ее насильно разлучили и возвращающийся в воркуту как будто на родину человек прозревающий в длинной дороге что никакой родины не бывает а есть только окно из которого видно первое дерево и веревка на которой сохнет под ветром ветхое белье раскидывая рукава и штанины и спит тело в теплушке забыв куда и зачем оно стремилось о чем мечтало на стыках рельс стонет вагон и летит неизвестно куда