Он и ухом не повел. Мое признание оставило его равнодушным.
— Так значит, Тельма умерла, думая что это я убил ее? — спросил он отрешенно.
Странно. Вместо того чтобы поразмыслить об опасности, которую я все-таки представляла, он продолжал думать только о Тельме.
— Да что морочить себе голову! — повысила я голос. — Она мертва. Она уже не донесет на вас. Теперь вы должны считаться только с одним человеком, месье Руленд, со мной!
Он наклонился ко мне. Я надеялась, что он поцелует меня. Но в ту же секунду заметила, какими пустыми, ничего не выражающими, какими стеклянными были у него глаза.
— Вы! Луиза… Вы гадюка!
— Месье Руленд!
— Гадюка, которая жалит все, что оказывается поблизости.
— А вы, вы убийца! Любовь к Тельме! Смех, да и только! Если бы вы ее любили, разве вы уничтожили бы все ее вещи? Привели бы в дом эту девицу? Вы бы воспользовались мной? У вас пустое сердце, Джесс Руленд. Вы никого не любите. Вы сделали вашу жену несчастной, и, возможно, именно из-за вас она превратилась в подстилку.
Джесс выпрямился.
Я никогда не забуду его искаженного лица. На лбу прорезались морщины, в глазах стояла мука. Плечи поникли.
Я скользнула из кровати и обхватила его ноги.
Он схватил меня за подбородок, вынуждая поднять голову.
— Тельма умерла, думая, что я убил ее, Луиза?
Мне показалось, что я начинаю сходить с ума.
— Да, — завизжала я. — Да! Да! Дааааааааа!
Он вышел.
Вместо того чтобы вернуться к себе в постель, я улеглась на кровати Джесса. Простыни были холодными, но они напоминали о нашей недавней близости. Кроме того, они хранили запах Руленда, мужской запах, смешанный с табачным, от которого у меня чуть-чуть кружилась голова.
Я свернулась клубочком, обеими руками прижав к груди подушку, которую называла Джессом. Это уже вошло в привычку. Теперь я могу вам признаться, что со времени моего воцарения на «острове» я делала так каждую ночь.
Вдруг моя рука коснулась чего-то гладкого и холодного. Неприятное ощущение. Я посмотрела — это была фотография Тельмы десятилетней давности, запечатлевшая ее, молодую, которую я не знала. У Тельмы были длинные волосы, округлое лицо и веселый взгляд. Ее сняли на американской улице, и на заднем плане я различила нескольких негров, а также полицейского в плоском кепи и с целым арсеналом на поясе.
Так значит, Джесс провел остаток ночи в обществе этой фотографии?
Несмотря на веселый вид, взгляд Тельмы был полон пристального внимания, поразившего меня. Она взаправду на меня смотрела, понимаете? Она смотрела почти так же, как в карете скорой помощи, пытаясь понять что-то, что было ей неясным во мне.
И тут на меня снизошло откровение.
— Послушайте, Тельма, — забормотала я, — это действительно так, он любит только вас. Если он подстроил эту катастрофу, то только из любви, единственно из любви, потому что вы вели себя скверно с генералом. Он не смог стереть из памяти эту картину, понимаете? Но он будет любить вас до конца своих дней. Я напрасно настаивала, старалась, чтобы он во что бы то ни стало принадлежал мне. Вы сильнее меня, вы выиграли. Я только бедный местный подросток, вообразивший невесть что. Я создана для завода, для дома Артура… Красивые приключения не для нас, они доступны нам лишь в кино или на экране телевизора. В нашей жизни есть место только капустным полям, раковине вместо ванной, да веломоторам с вонючим голубым дымом. Я прошу у вас прощения, Тельма… Я прошу прощения. Когда Джесс вернется, я скажу ему правду. Да, вы мне ничего не говорили. Ничего! Я прочла все это в ваших глазах, вот и все. Невозможно было ошибиться. Я расскажу ему, обещаю.
После этого пусть он думает о вас сколько угодно, об этой дороге, ведущей из Нового Орлеана в штат Миссисипи. Как может случиться, чтобы люди встретились на такой дороге, скажите, Тельма?
Я уже смутно различала фотографию из-за слез, лившихся на нее из моих глаз. Тельма на ней умирала тихо и спокойно, как мне казалось.
Теперь мне хотелось, чтобы Джесс поскорее вернулся и снова дал мне Библию, и я могла бы отречься от своей клятвы. Когда я была маленькой и мне не верили (и правильно делали), я клялась, что говорю правду, но потихоньку я взывала: «Я отрекаюсь! Мой миленький Иисус, ради вас я отрекаюсь!»
Разбудил меня стук в дверь, так как я заснула прямо на фотографии мадам. Она вся была смята, изранена.
Выглянув в окно, я увидела на крыльце полицейского комиссара.
— Сейчас спущусь, — крикнула я ему.
Мне едва удалось натянуть платье, так я дрожала.