А если бы я дала лживую клятву на французской Библии, имело бы это те же моральные последствия? И что означала эта Холи Байбл? Была ли она подобна нашей? А, может, нет? Что было точно похоже, так это крест с заштрихованным контуром.
Раздался телефонный звонок. Казалось, он доносился невесть откуда. Конечно, это звонил Джесс. Следует ли мне теперь же признаться по телефону?
Как он сказал, указывая на книгу в черном переплете? «Библия, на которой я венчался?» Значит, в Америке есть специальные Библии для подобных случаев?
Назойливый телефонный сигнал продолжал буравить тишину дома. При каждом звонке я трясла головой, бормоча: «Нет, Джесс! Я не могу! Нет, Джесс!»
Это было еще труднее перенести, чем если бы он был прямо передо мной со своей золотистого отлива кожей и внимательным взглядом.
Я все медлила, но так как телефон трезвонил, не переставая, наконец спустилась, прижимая Библию к груди.
Не знаю, случалось ли вам смотреть на телефонный аппарат, когда он разрывается от крика? Я смотрела на него пристально, даже намеренно, как на живое существо, и могу вас уверить, что мое ощущение было непереносимым, будто сама судьба сокрылась в этом эбонитовом ящичке, взывавшем о помощи. Я надеялась, что телефон умолкнет. Если бы наступила тишина, у меня было бы время преодолеть обморочное состояние и позвонить самой.
— Алло!
Резким движением я прижала трубку к уху. Бесстрастный и нетерпеливый голос той же секретарши врезался мне в мозг:
— Вы домашняя работница мистера Руленда?
— Его прислуга, да!
— Мистер Руленд вернулся, он спрашивает, по какому поводу вы ему звонили?
Я понимала с трудом. Почему Джесс отказывается сам говорить со мной? Значит, все кончено? Мой голос даже по телефону стал ему ненавистным…
— Вы можете передать ему трубку? — умоляюще произнесла я.
— Мистер Руленд занят, он просит, чтобы вы поговорили со мной.
— Передайте ему трубку, это очень важно!
— Момент, плиз!
Месье, конечно, находился рядом. Она объяснила на своем языке мою настойчивость, но ответа я не расслышала. Думаю, он просто сделал отрицательный знак.
— Мистер Руленд не может говорить с вами. Так вы мне скажете или нет?
Легким характером эта девица, должно быть, не отличалась. Несмотря на свое смятение, я мысленно представляла себе ее. Наверняка у нее было какое-нибудь непроизносимое имя, плоская грудь и выдававшиеся вперед верхние зубы.
— Скажите месье, что приходила полиция. Пусть он срочно едет к комиссару Леопольдвиля.
Почему мне почудилось, что Джесс взял отводную трубку? Я внезапно почувствовала его присутствие и закричала:
— Вы слушаете меня, месье Руленд? Нет! Не бросайте трубку, умоляю вас, зайдите в комиссариат перед тем как ехать домой. Они объяснят вам, мне не достает смелости.
Библия выпала у меня из рук, я хотела удержать ее и неловким движением нажала на рычаг телефона. Когда я снова поднесла к уху трубку, слышался лишь сводящий с ума свист, доносившийся, как мне казалось, из необозримых небесных пространств.
Аспирин оказывал действие. Я почувствовала себя лучше, еще не совсем здоровой, но, по крайней мере, способной приступить к обычной дневной рутине.
Следовало начинать домашнюю работу: пройтись пылесосом в гостиной, потом в спальнях… Мне оставалось несколько часов, чтобы вновь войти в роль настоящей прислуги. Я хотела забиться смиренно в свою раковину, чтобы легче пережить страшившее меня объяснение с Рулендом.
Насколько будет удобнее ему и мне, если он прогонит наемную работницу, а не любовницу! Мама часто повторяет, что маленьким людям не так больно падать.
Пусть это обычное присловье, но смысл в нем есть. Поверьте мне!
Лихорадка, вместо того чтобы привести меня в состояние оцепенения, подействовала возбуждающе. Я не помню, когда еще так рьяно работала, как этим полуднем. Всю силу отчаяния я вкладывала в натирку полов, в чистку столового серебра.
За четыре часа я перелопатила столько же, сколько обычная служанка за неделю. Постели! Ванная комната! Абсолютно все! Что вам сказать, я даже вымыла щеткой лестницу перед домом! Как если бы от объема выполненной работы зависело мое прощение…
Погода стояла сумрачная, небо давило. Самые светлые облака и те были серого оттенка, дышать было нечем.