– От крыши, Алла. Я знаю, чем ты обычно занимаешься по ночам. И знаю, что ты тайно раздобыла один дубликат для себя.
– Я не понимаю, – лицо выражает искреннее удивление.
– Понимаешь. Каждую ночь ты выбираешься на крышу. Оттуда тебя забирает твой сутенер. Он прилетает на аэрокаре. Модель не знаю, но птичка достаточно тихая.
«Хотя меня все равно будил звук двигателей, – думаю я, – когда я мог спать без помощи моего лета».
Женщина грязно ругается, опускает глаза.
– Ты - то откуда знаешь? – спрашивает она, но сразу же продолжает, – а черт, на хер. Если отдам, ты уйдешь?
–Да.
Дверь захлопывается перед моим лицом. Становится совсем тихо. Собираюсь стучать вновь, но дверь приоткрывается. Из проема высовывается длинная рука с тонкими женскими пальцами.
– На, держи, – кусочек металла падает мне в ладонь. Он оставляет на коже темное пятнышко. Ключ окровавлен.
– Что за черт, Алла?
Ее глаза в ужасе округляются. Мой взгляд цепляется за кончики пальцев женщины, лежащие на торце двери. Они в крови.
– У тебя что - то случилось? Хиро что, дома?
Глаза округляются еще сильнее. Она пытается закрыть дверь, но я ее останавливаю.
– Алла? Что - то случилось?
Нет ответа. Алла судорожно пытается захлопнуть дверь. Заглядываю в квартиру, поверх ее головы. В прихожей лежит человеческое тело. Кровь медленно заливает деревянные крашенные полы, глянцево блестит в тусклом свете ламп. Раздается громкий удар. Это закрылась входная дверь? Или прозвучал выстрел? Перед глазами красным - красно.
Это был снайпер. Только что убили командира танка, приоткрывшего люк, чтобы осмотреться. Содержимое его головы теперь на моем лице. Оно горячее и липкое. Ничего не вижу. Внутри танка душно, Сергей что - то кричит. На ощупь затаскиваем тело командира в утробу машины. Я помню его. Командира звали Егор. Нет, Егор, это другой парень, его убило раньше. Командир… Как же звали командира? Паша? Игорь? Я потерял стольких товарищей, что, кажется, будто все их личности после смерти слились вместе и терзают меня. Терзают за то, что я остался жив. Они следят за мной и преследуют. Больше не дают спать. И спасение от них есть только внутри лета.
Реальность встала на место. Это случилось так резко, будто кто-то щелкнул тумблер. Я не сразу понимаю, что судорожно тру глаза обратной стороной предплечья. Окончательно прейдя в себя, замечаю в ладони ключ. Он маленький и покрыт потрескавшимся, словно больная кожа, коричневатым налетом. Передо мной закрытая железная дверь. Она мрачная и мертвая, словно пожелтевшая от времени надгробная плита. Последнее, что помню – как стучал в нее. Дальше воспоминаний нет, их заменила собой страшная картина из прошлого. Это был приступ. Ключ, сжатый в ладони, означает, что я получил, что хотел. Пора возвращаться наверх.
Ключ не подходит. Когда я поднялся и попробовал открыть, выяснилось, что он слишком мал. Кроме того, что замок висит так, будто его повесили с внутренней стороны. Когда я рассмотрел его, увидел следы граффити. Замок измазан салатовой краской из баллончика. Кляксы отдаленно напоминают неправильной формы черепки, а некоторые линии – кости. Чтобы сломать замок у меня нет подходящего инструмента. Когда решил спросить у Аллы, есть ли в хозяйстве монтировка или топор, – никто не открыл. Наверное, я напугал ее своим припадком.
4
– Ого! Ого! Смотри, че дядька делает!
– Мужик, ты че обдолбался?
Те ребята в брезент - плащах, они еще здесь, внизу. Кричат мне. Кто - то орет, что я спятил. Черт, кто бы ты ни был, как же ты прав.
– Да ладно, тихо! Пусть лезет!
– Лезай батя, лезай!
На часах четыре утра. Я пытался заснуть, но покойные товарищи смеялись надо мной. Не давали закрыть глаз. В мыслях то и дело проступал образ моего трофейного пистолета. Забавная вещица. Ирония в том, что я дорожу этой вещью и одновременно ненавижу ее. Она – материальный кусочек той войны, как и протезы, как и мои шрамы. Поэтому, каждый раз, когда пистолет попадается на глаза, появляется желание избавится от этой мерзости. Но я не могу. Пистолет – оружие последнего шанса. В случае, если не получится упокоится в моем лете, ствол поможет уйти способом, достойным солдата. Сегодня желание пустить пулю в лоб как никогда сильно, но страсть оказаться в лете все еще сильнее.