До боли стиснул зубы, а затем, что есть мочи, сжал пальцы в кулаки.
Я пришел, чтобы закончить эту партию. И не уйду, пока собственными руками, раз и навсегда, не объявлю ублюдку шах и мат.
24. Дарен и Эбигейл
Осторожно приоткрыл дверь кабинета, внимательно прислушиваясь к звукам внутри. Ничего. В комнате стояла мертвая тишина. Отец никогда не разрешал заходить к нему без спроса, но сейчас он уехал, а значит, я мог некоторое время побыть здесь незаметно.
Сделав уже более уверенный шаг, переступил порог. Кабинет, как и всегда, был просторным и светлым. Наверное, это была самая светлая комната в доме. Всё пространство у стен занимали большие стеллажи с книгами, а в самом центре возвышался огромный дубовый стол, на котором стоял макет жилищного комплекса ― новый проект отца.
Взяв с полки одну из своих любимых книг ― «Пятнадцатилетний капитан» Жуля Верна ― забрался по лестнице вверх и, удобно устроившись у стены, открыл страницу, на которой остановился вчера. Если бы я только мог, то зачитывался бы этой книгой до глубокой ночи, зная, что каждый раз, заново, буду погружаться в этот удивительный мир. История маленького мальчика, которому пришлось стать капитаном шхуны―брига «Пилигрим» и взять на себя ответственность за спасение многих жизней, запала мне в душу. Я всегда хотел стать таким же сильным и храбрым, как Дик Сэнд, и научиться так же стойко встречать все удары судьбы. А ещё я мечтал о приключениях. Таких же героических и опасных, но обязательно с хорошим концом.
Переворачивал страницу за страницей, пока внизу не хлопнула дверь.
Быстро закрыв книгу, спрыгнул вниз и побежал к двери. Я не помнил, как упал ― наверное, запнулся о кабель на полу, но всё бы ничего, если бы не оглушительный грохот, который раздался после. Повернувшись, увидел, как отцовский макет, разбитый вдребезги, по частям валялся на полу.
В коридоре послышались быстрые шаги. Пульс застучал в ушах так громко, что сложно было даже пошевелиться. Я не успел отскочить в сторону; дверь со стуком отворилась и разъяренные серые глаза встретились с наполненными страхом синими. Взгляд отца переместился вниз и, заметив сломанный макет, он зарычал.
― Щенок!! ― резко встал, когда отец двинулся прямо на меня. ― Сколько раз я говорил тебе не заходить в мой кабинет без моего дозволения?!
― П―прости меня, я―я не хотел…
― Ты снова читал?! ― взревел Томас. ― Несмотря на мой запрет?! Сколько раз я повторял, что подобные книги только для детей?! Что ты должен читать серьезную литературу?!
― Я―я…
― Ничего! Мы сожжем все эти книги! Все до последней! Но сначала… ― Томас снял свой широкий ремень, ― …я отобью у тебя желание мечтать.
― Отец… ― попятился назад, но очень скоро понял, что преградой для меня стала стена.
Томас подходил всё ближе; сердце колотилось всё сильнее; дышать становилось всё тяжелее. Я никогда бы не ослушался отца. Тот говорил стоять, и я стоял. Так было всегда. Но сейчас что―то переменилось. Что―то стало другим.
Я испугался. Очень сильно. А затем вдруг побежал.
― Щенок! Вернись! Сейчас же!!
Закрывая уши руками, бежал так быстро, как только мог. Сбивая стопы в кровь и думая о том, как сильно мне хочется оказаться как можно дальше отсюда. Я вспоминал маму, тепла которой лишился четыре года назад. Родное лицо со временем теряло привычные очертания, но я всегда хранил её фотографию под подушкой, чтобы не позволить себе забыть. Чтобы всегда помнить, кем я должен быть.
Выбежав из особняка, ощутил, как по щекам потекли слезы. Я не плакал уже давно, потому что мне казалось, что внутри для этого больше уже ничего не осталось, а теперь не мог остановить предательского потока.
Ноги заплетались, но я продолжал бежать.
Секунда. Две. Нога внезапно соскользнула и, закричав, я сорвался в обрыв.
Зацепился за толстый сук, торчащий из земли, но ладони вспотели от волнения и бега, поэтому соскальзывали, заставляя бояться сильнее. Подтянуться не получалось, шансы выбраться были слишком ничтожными, и даже двенадцатилетний мальчик прекрасно это понимал.
― Помогите! Папа! ― всхлипнул и зажмурился, когда понял, что руки ослабевают, окончательно переставая слушаться.