Наконец она поднялась и положила тетрадь и Софью Перовскую себе за пазуху. Потом замесила квашню и растопила печь. Дрова трещали и вспыхивали яростной, золотеющей охапкой. Ночь за окном тускнела, уступала утру. Хлебное тесто жирно вставало над квашней. Софья Моисеевна посмотрела в жерло печи, потом вынула из-за пазухи синюю тетрадку и кинула её в огонь. Потом кинула в огонь и Софью Перовскую.
Легкий картон мигом свернулся трубочкой. Гладко причесанная гордая голова пропала в пламени. Софья Перовская… Может быть, у неё тоже был сын… Она бы поняла. Софья Моисеевна отвернулась. Слезы горохом побежали в квашню.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая. КРУШЕНИЕ ОДНОЙ СИСТЕМЫ
Аню Торопову вызвали к доске. Она поднялась и, оправляя черный передник, прошла между партами мимо седенького, облезлого математика. Он сидел сгорбясь за учительским столом и безучастными глазами оглядывал строгие разлинованные страницы классного журнала. Они были скучны и однообразны, как жизненное поприще Димитрия Сергеевича Шеина, как невылазная грязь заштатного городка, в котором он родился, как ведомственный синий сюртук, надетый тридцать лет тому назад, да так и приросший, словно короста, к сухоньким плечам Димитрия Сергеевича.
Тридцать лет тому назад Димитрий Сергеевич впервые вошел в класс, впервые сел за учительский стол, впервые объявил во всеуслышание, что для умножения многочлена на многочлен необходимо каждый член множимого помножить на каждый член множителя, да так и остался с этим на всю жизнь. Многочлены совершали неизменный путь по запыленной орбите учебного года и возвращались в следующем году на изначальное своё место. Этот круговорот был непреложен, как вращение земли, как пасхальный визит к директору, как ежеутренняя рюмка водки. Оттого, что в классном журнале стояли нынче другие, чем в прошлом году, фамилии, ничто не менялось.
Дряблый палец Димитрия Сергеевича свернулся червячком между линеек и клеток журнала, и там, где розовеет испачканный мелом ноготь, минутой позже вытянется извилистая двойка или сухоребрая четверка.
Других отметок в учебном обиходе Димитрия Сергеевича не водилось. Он твердо держался того мнения, что ученик либо плохо, либо хорошо знает предмет, и потому раз навсегда ограничил себя двухбалльной системой.
Была ещё одна странность в педагогической системе Димитрия Сергеевича. Отметка являлась не результатом проверки познаний ученика, а своего рода научной гипотезой. Она выставлялась заранее, при самом вызове ученика к доске, и, что удивительней всего, никогда не случалось, чтобы необыкновенная система Димитрия Сергеевича дала осечку.
Вызвав Торопову, Димитрий Сергеевич посмотрел на неё, не торопясь продиктовал пример на деление многочленов и, тихо кашлянув, поставил против её фамилии витиеватую и кокетливую двойку с хвостом-закорючкой.
Сидевшая на первой парте белокурая и бойкая Петрушкевич заглянула одним глазом в журнал и издали показала Ане сплетенные бантиком пальцы рук. Аня тотчас поняла в чём дело, так как зигзагообразные двойки Димитрия Сергеевича гимназистки издавна окрестили «бантиками».
У Ани опустились руки. Это была судьба, и судьба жестокая, неотвратимая. Борьба была бесполезной, ибо гимназистки не помнили в практике Димитрия Сергеевича такого случая, когда загодя поставленная отметка потом была бы переделана. Аня, уже выписавшая на доске пример, со вздохом положила мел в желобок доски, решив смириться перед неотвратимой судьбой. Но совсем невзначай жест, каким она положила мел, вышел прямым и угловатым, как у Илюши Левина. И опять невзначай вспомнилось, что ещё вчера Илюша сказал улыбаясь: «Даю голову на отсечение, что теперь вы знаете алгебру на четверку».
Аня решительно повернулась к доске, снова взяла мел в руки и в две минуты решила заданное деление.
Димитрий Сергеевич сидел, мутно глядя перед собой и привычно подергивая правой рукой маленькое розовое ухо. Аня молча ждала у доски. Соседка Ани по парте, плотная и розовощекая Казакова, издали одобрительно кивала головой. Минут через пять Димитрий Сергеевич оставил наконец свое ухо в покое и повернулся к доске. Пример был решен правильно. Димитрий Сергеевич пожевал губами и, вздохнув, задал другой пример. Аня бойко выписала его на доске, деятельно приступила к вычислениям и победоносно их закончила.
Димитрий Сергеевич проглядел решение и вяло осведомился о кубе разности. Аня сообщила, чему равен куб разности, и, в припадке рвения, пристегнула, сверх того, куб суммы. Димитрий Сергеевич посмотрел на журнал, посмотрел на стоящую у доски девушку, — в журнале чернела двойка, щеки девушки алели взволнованным румянцем. Димитрий Сергеевич неопределенно кашлянул и задал уравнение.
Аня прищурилась, слизнула с указательного пальца мел и принялась за уравнение. Мелок, как дятел, застучал по доске. Из-под белого его носика бойко выскакивали кособокие иксы.
Уравнение было решено, и, проверив решение, Димитрий Сергеевич начал проявлять первые признаки беспокойства. Он вынул несвежий носовой платок и, трубно сморкаясь, укоризненно уставился на журнал. Безупречной системе его грозило крушение. Торопясь, почти испуганно Димитрий Сергеевич задал новое уравнение.
Класс, затаив дыхание, следил за поединком, закончившимся полным посрамлением Димитрия Сергеевича, который после длительной и упорной борьбы принужден был сдаться. Уже перед самым звонком он посадил Аню на место и, зачеркнув в журнале витиеватую двойку, выставил рядом с ней широкоребрую бледную четверку.
Петрушкевич тотчас приложила к губам свернутые рюмочкой пальцы, что было понятно всем, так как четверки Димитрия Сергеевича гимназистки не без ехидства звали рюмочками.
Аня, перепачканная мелом, розовая и сияющая, вернулась на место. Казакова встретила её возле парты торжественным реверансом. Сидевшая сзади Альма Штекер дернула Аню за косу и, вызывающе глядя на математика, сказала довольно громко:
— Молодец, Анька!
Глава вторая. ЗЕЛЕНАЯ ЛЕНТА
Как-то после урока Илюша подошел к Аниной этажерке. Она была полупуста. На верхней полочке рядом с учебниками лежали беспорядочной кучкой старые романы Шеллера-Михайлова, комплект журнала «Нива» за 1903 год и растрепанная по листочкам «Княжна Джаваха» Чарской.
— Однако и литература у вас, — усмехнулся Илюша, поворошив книжки и бросая их обратно на этажерку.
— Это я прежде читала, — смутилась Аня.
— А теперь?
Аня потупилась:
— Теперь мало как-то приходится читать…
Илюша ушел, не сказав больше ни слова, а на другой день пришел с толстым томом сборника «Фиорды» за пазухой.
— Не читали? — спросил он, кладя книгу на стол и потирая набитые ветром и морозом щеки.