К ночи мистеру Келпи стало совсем худо. Жар усилился. Помощник главы кафедры лепидоптерологии потел так, что простыни на столе были мокры насквозь – постоянно приходилось их менять. В сознание мистер Келпи не приходил.
Джаспер не отходил от него ни на шаг. То, что мистер Келпи умирает, было ясно и без медицинского опыта дядюшки. Уже не только пальцы бабочника, но и его руки, вплоть до запястий, покрылись чернильными кляксами пятен. По шее проходил спазм, жутко повторяющийся сперва каждую минуту, затем – каждые полминуты, а в итоге и каждые десять секунд. Сквозь истончившуюся кожу стали проступать пульсирующие вены, шевелящиеся, словно ветки деревьев на ветру.
За пару часов до рассвета состояние мистера Келпи изменилось – он будто бы начал усыхать. Потливость внезапно прошла, но кожа бабочника стала такой раскаленной, что о нее буквально можно было обжечься. И тогда начались странности.
Лекарство Гиблинга было готово – оно выглядело точно так же, как и то, что обычно принимал мистер Келпи: черная, похожая на кофе жидкость.
Доктор Доу набрал ее в шприц и расстегнул мистеру Келпи больничную рубаху. Прежде чем ввести лекарство, он намеревался послушать сердце бабочника, но то, что ему открылось, заставило даже его, обычно хладнокровного и бесстрастного, отшатнуться.
Стоявший тут же, у стола, Джаспер вскрикнул.
Внутри у мистера Келпи что-то шевелилось. Кожа стала тонкой, как бумага, натянутая на фонарь, – под ней просвечивали ребра. Под ребрами двигалось что-то большое, гладкое, отдаленно напоминающее лепестки цветов.
– Что… что это такое? – потрясенно прошептал мальчик.
Доктор взял себя в руки и ввел бабочнику под сгиб локтя, прямо в пульсирующую черную вену, лекарство Гиблинга. Мистер Келпи дернулся, но тут же затих.
Джаспер ничего не понимал. Он с ужасом глядел на таинственное зловещее шевеление под кожей помощника главы кафедры лепидоптерологии, пока дядюшка не застегнул рубаху.
– Этого не может быть… – едва слышно проговорил Натаниэль Доу, задумчиво глядя прямо перед собой, – только если… Нет, этого не может… но почему нет, когда… Да… все сходится.
– Что сходится? – спросил племянник, и дядюшка будто очнулся от сна.
– Подождем, – сказал он твердо, – подождем, пока он не придет в себя.
– Может, он вообще не придет в себя!
– Лекарство Гиблинга должно подействовать. Если к утру ему не полегчает, нужно будет принять меры.
– Какие еще меры? – испуганно спросил Джаспер, но дядюшка не ответил, опустил голову и покинул кабинет.
Ближе к утру мистеру Келпи начало становиться лучше. Его кожа поначалу приобрела обычный болезненный оттенок, как при затяжной инфлюэнце, после чего рассосались пятна. Шевеление внутри бабочника исчезло – казалось, его никогда и не было, будто оно было всего лишь навеяно на свидетелей этого поразительного пугающего явления пережитым волнением и усталостью.
Когда кожа мистера Келпи слегка порозовела, а отеки вокруг шеи спали, он открыл глаза. Не сразу – веки будто вклеились в лицо.
Первым, что бабочник увидел, был потрескавшийся потолок незнакомого помещения. Он повернул голову и понял, что лежит на высоком жестком столе. Мистер Келпи даже не успел испугаться – почти сразу он увидел сидящего на стуле в нескольких шагах от него Джаспера, племянника доктора Доу. Присутствие мальчика успокоило мистера Келпи – он приподнялся на локте.
– Что случилось? – спросил бабочник и тут понял, что Джаспер ведет себя очень странно. Мальчик держал в руке скальпель своего дядюшки и глядел на него, Келпи, не моргая. Кажется, он был испуган.
– Что такое, мастер Джаспер? – Мистер Келпи развернулся и попытался спустить ноги со стола – это удалось ему не сразу, поскольку тело плохо слушалось.
– Дядюшка! – крикнул Джаспер. – Он очнулся!
Спустя какое-то мгновение дверь открылась, и в кабинет вошел Натаниэль Доу. В отличие от племянника, на его лице не отображалось ни единого чувства. Выглядел он как обычно, разве что был чуть более напряжен.
– Как ваше самочувствие, мистер Келпи? – спросил он ровным деловитым голосом.
– Я… э-э-э… в голове звенит… а еще все кругом как-то темно и тускло…
– Так лучше? – Доктор крутанул вентиль на газовом рожке.
Кабинет ярко осветился, но лучше не стало, потому что взору мистера Келпи открылись столики на колесиках; на них были разложены жуткие с виду инструменты-клювы, пилы, щипцы и лезвия различных форм.
– Видимо, мне стало дурно, – пробормотал мистер Келпи и с удивлением обнаружил, что одет в больничную рубаху. – Моя… моя одежда…