Марго глядела на падающие листья, на кота, чешущегося на гидранте, на Пуффа, пса из дома № 18, который вечно ходил как в воду опущенный. Она так привыкла к сонной неторопливости происходящего за окном, что сперва не обратила внимания на неподвижную фигуру, стоящую на другой стороне улицы и глядящую будто бы прямо на нее. Куда именно незнакомец смотрит, она определить не смогла, поскольку человек в длинном пальто и двууголке был в маске – белой носатой маске. Не сразу Марго поняла, кто это такой, а когда до нее внезапно дошло, тут же вскочила на ноги, намереваясь позвать Джонатана, но, бросив еще один взгляд в окно, вдруг обнаружила, что там больше никого нет.
Она тряхнула головой, протерла глаза. Никого. Лишь Пуфф грустно уставился на свое отражение в луже.
– Уже мерещится, – пробормотала Марго и вернулась в кресло. – Все эти мысли…
Джонатану об этом, решила она, лучше не говорить, а то еще неизвестно, что он устроит.
И то верно – в последнее время с ним творилось много чего неладного. Он был совершенно на себя не похож: стал злым, грубым и дерганым – в те моменты, когда ей все-таки удавалось вытащить из него хоть слово. Они очень отдалились.
Радиофор Джонатан больше не включал, газет не читал. Было видно, что вина пожирает его, медленно отгрызает по кусочку. Из-за того, что принес эту проклятую куклу, из-за того, что в тот вечер слушал аудиодраму в то время, как настоящая драма разворачивалась в его собственном доме. Он винил себя за то, что не услышал крики сына из-за дурацкого радиоспектакля.
В один из дней, когда Джонатан был якобы на работе, засвистел датчик пневмопочты. Марго достала из капсулы конверт с печатью конторы «Лейпшиц и Лейпшиц». Внутри обнаружилось уведомление об увольнении за неявку на службу и пропуск подряд пяти дней без сообщения причины. Когда Джонатан вернулся поздно вечером, Марго ткнула рукой в раскрытое письмо, лежащее на столике у патрубка пневмопочты, и спросила:
– Куда ты ходишь, Джонатан?
Тот хмуро отвернулся.
– Куда ты ходишь, Джонатан? – повторила она.
– В переулок Фейр, – с ненавистью выдавил сквозь зубы Джонатан.
– Зачем? – испуганным шепотом произнесла Марго.
– Я хочу узнать…
– Что?
– Хочу узнать зачем. Зачем ему это понадобилось!
– Кому? Кукольнику?
– Да, этому проклятому кукольнику Гудвину. Зачем ему понадобилось уродовать нашего мальчика. Я не понимаю, что происходит. И это сводит меня с ума. Мне никто не верит! Почему никто не верит?!
– Джонатан, – сказала Марго. – Мы должны быть рады, что все закончилось так, как закончилось. Калеб выздоравливает. Мы должны верить, что он вернется, станет прежним. Я просто хочу, чтобы все это забылось как страшный сон.
– Это никакой не сон, – упрямо проговорил Джонатан. – Это никогда не забудется. Все это произошло не просто так. И я хочу знать почему.
– Ты сделаешь только хуже, – сказала Марго.
Он развернулся и, не проронив больше ни слова, отправился в комнату.
Что ж, в итоге Джонатан сделал хуже. Намного хуже.
Ветер носил по тротуару опавшие листья. С ветвей росших вдоль улицы каштанов время от времени срывались и падали новые.
Было довольно прохладно, и прохожие, подняв воротники и кутаясь в пальто, грели руки в карманах. Осень намекала некоторым забывчивым жителям Тремпл-Толл, что оставить дома перчатки было большой ошибкой.
Марго в очередной раз поправила Калебу шапку, чтобы она не сползала на глаза. Обычно он не любил, когда мама так делала, и восклицал: «Ну ма-ам!» – но сейчас вообще никак не отреагировал.
Да, раньше много чего было иначе. К примеру, Калеб вечно норовил высвободить свою руку из ее – он обожал носиться кругом, пиная листья, подбирая каштаны и швыряя их затем в уличных автоматонов, – мальчик полагал, что мама не видит. Автоматоны, по его мнению, невероятно забавно звенели, когда в них ударялся каштан…
Но это все было так давно – неделю назад, а кажется, в прошлой жизни. Сейчас Калеб молча шел рядом, понуро глядя под ноги. Рука сына в ладони Марго была вялой и постоянно выскальзывала, но та крепко держала – боялась отпустить.
Почти всю дорогу с момента, как они вышли из дома, молчали. Марго лишь однажды спросила: «Хочешь, я понесу твой портфель?» Калеб на это покачал головой и отвернулся.