Марго почувствовала на себе пристальные взгляды, и сбоку раздалось хихиканье из разряда такого хихиканья, которое вроде как пытаются заглушить перчаткой, но так, чтобы его непременно услышали.
Слева от дверей школы стояла троица дам в пальто с меховыми воротниками, в модных шляпках и с чудовищными, но не менее модными ридикюлями из змеиной кожи разных цветов. Марго знала этих дам, особенно хорошо она знала миссис Гриззелоу, мать Эдгара, одного из одноклассников Калеба.
– О, миссис Мортон, – с тонкой ядовитой улыбкой сказала миссис Гриззелоу. – Не ожидали вас здесь увидеть. Как и вашего невоспитанного мальчишку, который вечно грубит моему Эдгару.
– Я тоже не ожидала вас здесь увидеть, миссис Гриззелоу, – ответила Марго. – Не знала, что в городском зоосаду сегодня выходной и страусов отпустили погулять.
Миссис Гриззелоу и ее спутницы гневно заворковали, одна из дам так возмутилась, что нечаянно стукнула себя по лицу веером, которым до того обмахивалась.
– Каков сынок, такова и мамаша! – воскликнула миссис Гриззелоу. – Пойдемте, дамы. Нас ждет чаепитие и партия в бридж. В таком замечательном месте, где пахнет уж всяко получше, чем здесь!
Поджав губы, миссис Гриззелоу и ее спутницы сели в ожидавший их экипаж, и, как только дверцы за ними закрылись, тот тронулся в путь. Далеко, впрочем, он не проехал. Сделав разворот, экипаж подкатил к зданию на противоположной от школы стороне улицы, и все три дамы вышли на тротуар.
Миссис Гриззелоу с гордым видом повернулась к Марго и важно кивнула на вывеску «Трюмо мадам Деманш. Клуб для благородных дам» с намеком, что, мол, таких, как миссис Мортон, туда и на порог не пустят. После чего вся троица, по очереди стукнув по голове сложенными веерами открывшего им двери автоматона, отправилась пить чай и играть в карты.
Улица у школы опустела. Марго, быстро позабыв о различных высокомерных личностях, стояла и глядела на окна – пыталась угадать, за каким из них сейчас Калеб. Ей было страшно… ее сын сейчас там совсем один. Школа и в обычное время – довольно неприятное место, но сейчас…
«Он справится… – насильно успокоила себя Марго. – Не думать о плохом… Уроки продлятся не так уж и долго, а я тем временем порадую его чем-нибудь вкусным… загляну в кондитерскую, куплю конфет “Бонибон” – он их так любит… любил…»
Марго почувствовала, как к глазам подкатывают слезы, достала платок из-за отворота манжеты и, всхлипывая, направилась вниз по улице, в сторону дома.
Черный комок на крыше здания напротив, замерев на карнизе, глядел ей вслед.
Школьный двор с трех сторон был обнесен угрюмыми кирпичными стенами учебного здания, а с четвертой перегорожен высокой кованой оградой. По двору, напоминая больших унылых жаб в мире, где не осталось ни одной мухи, бродили дети в клетчатой темно-зеленой школьной форме. Понурые, не в силах сбросить с себя пристальные строгие взгляды, они были похожи на заключенных в тюрьме.
У ведущей во двор двери застыла сутулая фигура мистера Споллвуда, учителя манер и воспитания, которого, судя по его выражению лица, сейчас жутко пытали, – он ненавидел это место. В руках мистер Споллвуд держал шумомер с датчиком и следил, чтобы стоявший во дворе гул не достигал регламентированного школьными правилами предела детского шума. В глазах-окнах здания школы виднелись серые фигуры других учителей, неотрывно глядящих на двор: пусть сейчас и была большая перемена, дети не должны чувствовать себя слишком веселыми и радостными, ведь «радость – это прямая дорога к нарушению правил» – так считал Горнон Гокби, господин школьный директор.
По углам двора сиротливо жались оставшиеся от шквала клочья тумана – за прошедшие дни они так до конца и не развеялись. Кто-то из детей запускал в клочья руки и, с опаской оглядываясь на мистера Споллвуда, ел их. Больше от скуки и любопытства, чем от голода.
Калеб Мортон сидел отдельно от других на качелях в паре ярдов от решетки ограды – в паре ярдов от огромного шумного мира взрослых.
Уныло скрипели натянутые цепи. Мальчик покачивался совсем чуть-чуть, не отрывая ног от земли. Прочие дети глядели на него исподлобья, перешептывались, но, когда он смотрел на них в ответ, тут же отворачивались. Если бы учителя не били их по рукам указками, они непременно тыкали бы в него пальцами.
То, что с ним что-то произошло, ни для кого не было тайной. Когда Калеб вернулся в школу, его прежние друзья, Эмили, Фред и Картавый Суили, сделали вид, что незнакомы с ним. Признаться, у него и не было особого желания поддерживать общение как с ними, так и с кем бы то ни было вообще. Он говорил с трудом и, когда отвечал на какой-нибудь заданный учителем вопрос, выдавал слова коротко, отрывисто, с тяжелым придыханием. А еще он отчаянно заикался, отчего другие дети смеялись.