На улице раздался гудок клаксона, взвыла испуганная собака. Кто-то прошел по коридору, скрипнула половица прямо за дверью детской – словно этот кто-то застыл там в нерешительности, раздумывая, войти или нет. Калеб не открывал глаза, просто слушал.
Повернулась ручка, дверь открылась, кто-то подошел и сел на край кровати.
– Я знаю, что ты не спишь, – раздался голос, и это был совершенно не тот голос, который Калеб ожидал услышать. Принадлежал он тому странному человеку, подошедшему к нему на большой перемене.
Калеб открыл глаза, но веки, как и всегда после продолжительного времени в опущенном состоянии, задергались невпопад, и ему пришлось поправить их пальцами.
На краю кровати действительно сидел незнакомец в двууголке и маске. Воротник пальто поднят, длинный красный шарф стелется по постели, голова склонена набок. Калеб уже собирался было закричать, но из его горла вырвался лишь стон. Он ощущал себя совершенно беспомощным, как бывает в снах. Ни пошевелиться, ни убежать… можно только глядеть и в ужасе ожидать неминуемого…
– Улица Кошмаров… – сказал незнакомец, положил обе руки в тонких белых перчатках на маску и снял ее, словно оторвал с кожей. Под маской было лицо, которое… которое… Это казалось просто невозможным!
– Т-тетушка Джеральдин?
Женщина с бледным лицом, впалыми щеками и темными кругами под глазами глядела на него мрачно и самодовольно. Ее взгляд словно прибивал голову мальчика гвоздем к подушке, а тонкие губы были, как и всегда, недовольно поджаты. Калеб не любил и боялся тетушку. Ему не говорили об этом, но он знал, что она презирала папу и строила всяческие козни, пытаясь помешать их с мамой счастью, а после того, как ей это не удалось, делано смирилась, но при этом вела себя холодно, зло и отстраненно. Но почему она здесь? В этом костюме!
– Все это как-то уж слишком сложно, – сказала тетушка Джеральдин, презрительно глядя на Калеба. – Слишком мудрено. Я уверена, что это можно сделать намного проще…
– Что? – прошептал мальчик. – Что сделать?
Она покачала головой и надела маску.
– Улица Кошмаров… – сказала тетушка, только вот голос был уже отнюдь не тетушкин. Это снова был голос незнакомца, спрашивавшего дорогу.
Он в очередной раз снял-оторвал маску, и под ней было уже другое лицо. Такое же бледное, как и предыдущее, но мужское. Хмурое и строгое. Прямой нос, узкий подбородок и тьма в глазах.
– Д-доктор Доу?
Мужчина придвинулся и наклонился к Калебу. Он принялся его осматривать, словно проверял свою работу. Калеб очень боялся этого доктора. Энджи Уиткинс из школы рассказывала, что доктор Доу ставит опыты на детях, а еще что к нему ходят одни лишь убийцы и грабители… И что даже те его боятся. Все эти иглы, ледяные пальцы, придирчивый характер. Когда доктор приходил к Калебу, тот так трясся от страха, что, если бы мама не держала его за руку и не твердила, что все будет хорошо, он точно прятался бы в шкаф.
– Это совершенно невозможно с научной точки зрения, – сказал доктор Доу неожиданно пустым и глухим голосом. – Это очень… очень странная наука. Я с ней не знаком.
– Я… – начал Калеб, – доктор…
Но доктор его не слушал – он отстранился и вновь надел маску. После чего в очередной раз проговорил:
– Улица Кошмаров… Как мне ее найти?
– Я н-не знаю.
– Как? Где этот дом?
– К-какой дом?
– С тайнами…
– Я не знаю никаких т-т-тайн…
– Министерство Тайных Дел.
Калеб затряс головой. Он почувствовал, что не может дышать. Голос из-под маски превратился в шипение.
– Улица Кошмаров. Как мне дойти?
– Я…
Сидящий на краю кровати незнакомец снова снял маску. Под ней больше не было человеческого лица. Теперь там оказалась черная морда твари, огромного насекомого. Покатая и лоснящаяся морда, по бокам которой чернели круглые глаза без зрачков, большая пасть была полна длинных игольных зубов. Блоха. Гигантская блоха в пальто!
Тварь открыла пасть, и на красный шарф закапала вязкая желтая слюна.
– Я сожрал столько детей… – прошипела блоха, – столько детей… В этом городе не осталось ни одного приюта. Мои куклы спрашивают меня: «Хозяин, почему в Габене нет ни одного детского приюта? Куда делись все сироты?» Дело в том, что Гудвин сожрал всех сирот, но никто не заметил. Слепота и равнодушие… Я так их… люблю… просто обожаю…