А потом действие лекарства закончилось. Я этого не помню, но в период диких мук от процесса превращения мне причинили еще больше боли: выломали и вставили заново суставы конечностей, разрезали пальцы на руках и ногах. После всех изменений моего тела мне снова дали лекарство, и я снова стал способен мыслить. Пока что на уровне рефлексов. Все тело, переломанное и пересобранное, дико болело, я не мог пошевелиться, но зажили все травмы меньше, чем через неделю.
После того, как была обнаружена пещера и меня оттуда вытащили, начался наш путь через джунгли. Профессор ухаживал за мной как мог. Из-за меня группа продвигалась очень медленно – сперва меня несли на носилках, а после я учился идти сам – переставлял ноги очень вяло, неумело. Это вызывало возмущение в группе, но профессор убеждал своих спутников, что всем будет хуже, если я не научусь хотя бы какой-то самостоятельности.
Профессор стал учить меня: сдерживать жидкости организма, управляться с конечностями (сложнее всего было овладеть мелкой моторикой – пальцы не слушались очень долго), он научил меня стоять и сидеть, ходить, есть приборами, застегивать одежду. Спустя две недели у меня начали расти волосы, а кожа под солнцем джунглей потемнела и стала напоминать кожу туземцев, которых в экспедиции было очень много. К слову, потом, когда мы остались с профессором одни, она снова изменила цвет и стала такой, какую вы видите прямо сейчас: кожей обывателя промышленного города. Профессор назвал это мимикрией, способностью маскироваться. Профессор много со мной говорил, очень много – он научил меня разговаривать, и он же дал мне имя. Келпи. Из-за тех звуков, которые я произносил, когда меня нашли: «Клпл, клпл, клпл». Это сейчас я понимаю значимость имени, но тогда я, конечно же, не понимал, что, получив его, я перестал быть диким зверем, просто тварью из джунглей – я стал одним из тех, на кого был похож. И это многим не понравилось. То, что я получил имя, еще сильнее раззадорило наших спутников…
Многие в экспедиции были настроены против меня. Кто-то не понимал, почему профессор вообще со мной возится, другие пытались испортить или отнять лекарство, кто-то хотел заполучить меня себе, но практически все сходились во мнении, что они проделали такой долгий путь, подвергались опасностям и рисковали жизнями не для того, чтобы привезти из джунглей какого-то бессмысленного человечишку. Они шли за Черным Мотыльком и желали получить Черного Мотылька. И из-за злости, из-за своей ярости и ненависти они стали опрометчивыми, неосмотрительными. Эмоции, которые они ко мне испытывали, ослепили их, а джунгли не прощают слепоты. Кто-то не проверил однажды свой спальный мешок, и туда заползли ядовитые пауки. Кто-то отравился недоспелыми плодами дерева ферун. Кто-то вместо того, чтобы глядеть под ноги, сверлил меня злобным взглядом и угодил ногой в ловушку туземцев. Так продолжалось, пока из всей группы не осталось всего лишь пятеро человек, помимо нас с профессором. И, разумеется, они стали винить меня во всех их бедах. Кто-то вспомнил поверье о проклятии. Они захотели вспороть меня, вытащить Черного Мотылька на свет, но лишь для того, чтобы тут же его убить и уже мертвого привезти в Габен. Они выждали, когда профессор заснет, и схватили нас троих: его, меня и мистера Робертсона, который единственный среди всех был на нашей стороне. Они связали нас и приготовили ножи. Профессор пытался объяснить им, что я живой, что я умею думать, чувствовать, что я не просто какой-то… костюм для Черного Мотылька, ходячая утроба. Что я – человек. Но они только смеялись над его словами. «Человек?- говорили они.- Нет уж, это просто тварь, злобный дух, который проклял экспедицию и своими колдовскими силами задурманил вам голову, профессор!» Они считали, что, пока они все не окончили свои дни в этом отвратном болоте, от меня нужно избавиться.