Тем временем я сидела в поместье и читала слезливые романы. А что ещё нужно юной девушке? О том, чтобы покинуть свой хрупкий и уютный мир, я даже не помышляла. Быть может, если б я знала, что окажусь в подобной ситуации, больше б времени проводила со смышлёной сестрой…
Поздно.
Часы отбивают полночь. Я ворочаюсь, не способная заснуть. Накидываю на себя халат в мелкую фиолетовую полоску. Я утопаю в нём, будто в зыбучем песке на морской литорали [*участок берега, затопляющийся морской водой во время прилива и осушающийся во время отлива]. По размеру он подошёл бы рослому мужчине, не мне.
В Кассенри есть место, где я всегда чувствую себя спокойно. Там все невзгоды словно обходят меня стороной.
Я выхожу в коридор: пусто. Даже стоит тишина. Все спят. Попрятались по своим комнатам, как по тесным норам, залезли под одеяла и позакрывали двери.
Бодрствует только дежурная медсестра. Я прохожу мимо неё, скользя по полу тихо, как полёвка и так же незаметно скрываюсь в тени, юркая за угол. Она не поднимает носа от книги. Я перевожу дух.
Неожиданно за спиной слышу истошный крик:
– Вира! – громко раздаётся рядом.
– Мышонок, – повернувшись, облегчённо выдыхаю, узнавая девочку. На маленькой Хло платье в горошек, заляпанное пятнами от компота. Бездонно-синие глаза смотрят снизу вверх.
Она теребит косу.
– Давай поиграем? В «хитрую лису»?
– Не сейчас, – отказываюсь. – Поздно. Почему не спишь?
– Чудище, – шёпотом выдаёт секрет девочка. – Под кроватью. Боюсь его… Давай поиграем? Не хочу в комнату…
– Хло! – окликивают её. Медсестра заметила пропажу.
– Вира! – испуганно распахиваются глаза – васильки с лугов Даурнорда. – Укол…
На лице ребёнка написан священный ужас. Я могу её понять. Одно слово, и я встаю, закрывая её собой.
– Я её отведу, – обещаю я, хотя слабо верю, что всё обойдётся.
– В этом нет нужды, – отрезает женщина. Белый халат, лебединые крылья.
Девочка не плачет. В Кассенри дети быстро отучаются кричать и проливать слёзы, но, к счастью, их здесь – по пальцам пересчитать. Таких, как Хло, не просто выбросили. От них избавились. Можно сказать, пощадили, когда могли бы просто убить.
– Чудищ не бывает, – произносит медсестра, подслушавшая наш разговор. Мне хочется возразить ей. Сказать: «Бывает… Они такие, как ты». Но я молчу, проклиная себя за это. – Пойдём, я дам тебе лекарство, чтобы спалось хорошо.
Я пытаюсь вспомнить, как зовут ночную гостью, но, кажется, я не встречалась с ней раньше.
– Она просто ребёнок… Позвольте, я уложу её?
– Я не собираюсь с вами обсуждать вопросы лечения, леди Свайнт. У девочки галлюцинации. В этом вы с ней похожи.
Нос женщины похож на клюв хищной птицы. Я ничего не могу сделать против неё, и она это знает. Злорадство вокруг собеседницы витает так ярко, что, кажется, можно потрогать. Откуда столько злобы? Разве я чем-то могла ей помешать?
– Вира! – всё ещё зовёт меня Хло, когда её насильно уводят.
– Мышонок… – опустошённо выдыхаю я, не способная ничего сделать против. Существование в лечебнице лишает меня сил.
– Не забудьте и вы вернуться в свою комнату, миледи, – слышится издалека насмешливый приказ-напоминание. Я пропускаю его мимо ушей, хоть и знаю, что дерзость ещё выйдет мне боком.
У меня есть не более часа, пока они не хватятся. Выхожу в центральную галерею и прохожу под сводами арок. Потолок весь покрыт узорчатой паутиной из глубоких щелей. Стены кое-где усыпаны муравчатой плесенью. Воздух сырой и тяжёлый. Кассенри погряз в старости и затхлости, заброшенный вдали от обычных людей.
Тьма разливается по коридорам, как чернила в чистой воде. Лишь свет луны попадает сквозь грязные, давно немытые мутные окна. Я почти ничего не вижу и жалею, что забыла взять с собой свечу. Электричества здесь нет. На нашем острове оно явно нескоро появится. Я двигаюсь почти что на ощупь и вздрагиваю, когда что-то тёплое и пушистое касается ноги.
Маленькие горящие глазки похожи на бруснику. Я так любила её есть. Наклонялась, увидев любимые ягоды среди плотных блестящих листьев, мелкой мозаикой виднеющихся под ногами, и срывала. Но сейчас я не в лесу и далеко от дома.