– Спасибо.
Больше в разговорах нет необходимости. Боясь, что он ответит, я быстро выхожу из библиотеки. Ткань действительно ещё влажная, и я чувствую озноб. В лицо ударяет поток холодного воздуха. Я практически бегу, но, к счастью, Кассенри, живущий своей обычной жизнью, не замечает меня. Мне удаётся дойти, никого не встретив, но когда я наконец-то достигаю комнаты, то замерзаю так, что с трудом шевелюсь. Быстро юркаю под одеяло, пытаясь согреться.
Главное – не думать о том, какую выволочку потом устроят медсёстры. Они явно заметили, что я пропала. Интересно, как скоро меня навестят.
Когда дрожь спадает, я могу подумать о другом. Беру в руки лист и пытаюсь рисовать, пока впечатления о проведённом времени ещё яркие. Море почему-то не выходит. Оно получается совсем не таким живым, как в реальности. От досады комкаю лист и кидаю его на пол. Не хочется любоваться на неудавшиеся акварели.
Из головы не выходят мысли о Валентине. Кто он? Почему свободно разгуливает по лечебнице? Я не должна лезть в эти тайны, но от вопросов не избавиться.
От одних забот я перехожу к новым и вспоминаю о газете, лежащей в наволочке подушки. Достаю сложенный вчетверо лист, чтобы притянуть к его носу и ощутить запах типографской краски. Я закрываю глаза и думаю о доме: отец любил вечерами почитать новости… Шелест бумаги прерывался потрескиванием брёвен в камине, весёлым щебетанием Лоры, непоседливостью Ромашки.
Я провожу по главной странице, пробуя лист наощупь. Чёрные следы краски остаются на подушечках пальцев. «Наверное, выпуск довольно свежий», – думаю я и смотрю на дату.
Сердце замирает.
Вверху стоит совсем не та цифра, что я ожидаю увидеть. Число сойдёт, месяц – нынешний, но год… Разница в две зимы с последнего проведённого дома дня.
Я поднимаюсь и нарезаю комнату кругами, подобно неупокойному духу из книг. Как отличить правду от лжи? Хватаюсь за голову. Валженд говорил, что я провела в Кассенри полгода, а Даурнорд… Даурнорд уничтожили ровно два года назад. Чему верить?
Может, док специально оставил газету, чтобы я нашла её и не сопротивлялась больше судьбе? Загадки сводят с ума. Безумие какое-то! Я не могу найти себе места, задержаться на чём-то дольше секунды. Мне хочется бежать, чтобы выплеснуть энергию. Я беру в руки карандаш и так сжимаю, что он ломается пополам.
Мне нужно успокоиться, чтобы прочитать газету дальше. Вдох-выдох. Спокойнее, Вира…
Наконец я снова трезво мыслю. Беру газету в руки и яростно перелистываю до последних страниц, чтобы найти некролог или светские новости. Род Тауле известный, если бы в семье что-то случилось, о нас бы написали.
Уголки губ даже немного приподнимаются. Оказывается, Эдар, с которым я играла в детстве, недавно женился, а его сестра Ноли родила первенца… По крайней мере, они существуют. Эту часть прошлого я точно не выдумала.
Я уже расстраиваюсь, что про мою семью в новостях ничего не сказано, как в конце натыкаюсь: «Лора Хайли, урождённая Тауле, вступила в наследование территории бывшего Даурнорда. Будет ли произведена реконструкция поместья источником не уточняется».
Я похолодела. Короткое сообщение, но в нём сразу несколько новостей.
Первая – сестра вышла замуж.
Вторая – Даурнорд разрушен.
И, самое ужасная, – родители, скорее всего погибли.
У меня подкашиваются ноги. Я падаю на пол и царапаю ногтями дерево. Боль от заноз не приводит в чувство, а вот скрип открываемой двери отрезвляет. Я поднимаю голову и вижу медсестру. Чувствую себя загнанным зверьком, но в голове почему-то проскальзывает нелепая мысль: «Хорошо, что я успела переодеться».
Я понимаю, что плачу, только когда провожу языком по губам. Они все в соли. Соберись, Вира!
Я протираю глаза рукавом серого платья. Это не пепельно-серый, воздушный и лёгкий, не романтично-туманный и жемчужный, а тот цвет, который называют мышиным. Я скучаю по другим краскам. Дома я любила яркие наряды, но здесь я лишь бледное подобие самой себя.
Вошедшая женщина не замечает опухшего лица и дорожек ещё не высохших слёз на щеках или же просто делает вид, что этого нет. Я не знаю. Но её мягкий голос звучит без всякого выражения:
– Доктор Валженд просит зайти к нему.