«Просит» – неверное слово, оно подразумевает выбор. Но я не перечу и покорно отправляюсь вместе с провожатой. Кассенри – не то место, где можно поступить как-то иначе, чем от тебя хотят. Когда я захожу, Маун привычно сидит за столом, делая заметки в блокноте. Он кивает медсестре, и она уходит.
– Садись, Вира. Как самочувствие?
– Отлично.
Он поднимает глаза и пристально меня разглядывает. Я не вздрагиваю и не позволяю себе отвернуться. В эту игру можно играть вдвоём, док.
– Твоя депрессия?
Нет никакой депрессии! Есть только голод, мерзкая едва и давление со всех сторон. Я прикусываю язык, понимая, что дерзость ни к чему хорошему не приведёт, но выражение лица, вероятно, говорит само за себя, и Маун вставляет:
– Мои коллеги с запада материка пришли к мнению, что все женщины в той или иной мере подвержены истерии. Неустойчивость настроения и жажда фантазировать – отличительная черта твоего пола. Я не во всём их поддерживаю, но в иногда вынужден согласиться.
– Вы считаете, у меня эта болезнь? – не скрывая скепсиса, интересуюсь я.
– Напротив, Вира. Пока её у тебя нет, но без должного лечения твой недуг может пустить корни, и тогда недуг лишь усугубиться. Я рассказываю тебе это потому, что пытаюсь донести: не следует пренебрегать моими советами. Я хочу знать, где ты пропадала сегодня?
Я улыбаюсь, хотя понимаю, что его это разозлит.
– Я гуляла.
– Гуляла?! Разве тебе разрешено перемещаться по всей лечебнице? Ты можешь ходить только по жилой зоне, Вира. Сначала ты проникаешь в мой кабинет, а затем выражаешь свой протест иным способом. Лишь безумец может доказывать, что он здоров, всякий здоровый же сомневается в своём разуме. Это вечная истина. Сегодня ты убедила меня, что пришло время переходить к более решительным мерам.
У Валженда возбуждённо горят глаза, блестя, как при лихорадке. И кто из нас болен?
– Чего вы добиваетесь? – спрашиваю со всей холодностью. Я встаю и кладу руки на стол, нависая над мужчиной. Но в отличие от него я спокойна. Я ледяна, как сталь, готовая отсечь руку.
Маун жалок. Я вижу, как инстинкты в нём требуют подняться, чтобы доказать своё превосходство. По лицу мужчины ходят желваки. Он бессильно открывает рот, обнажая жёлтые зубы, но не находит, что сказать. Мы меняемся ролями: теперь я хищник, а он жертва.
– Вы прекрасно понимаете, что я самая вменяемая в этой чёртовой лечебнице! Зачем я вам? Что заставляет поддерживать эту дурацкую игру?
– Сядьте на место, Вира, – брызжа слюной, приказывает доктор. – Вы знаете, что я могу позвать санитаров.
– Зовите, – соглашаюсь я. – Я не буду им мешать.
И остаюсь на месте, сверля его взглядом. Мне нравится, как он сжимается, хотя пытается не показать вида. Море вселило в меня надежду, и теперь она купается в силе, выросшей за пределами Кассенри.
Маун слишком слаб, чтобы не повысить голос. Я ровно стою, никак не борясь, пока меня грубо скручивают, потому что сегодня я уже выиграла. Я нашла застарелую рану Валженда и поковыряла её ножом. Теперь страх перед возомнившим себя всесильным доктором отошёл на задний план.
Я Вира Тауле, и сегодня мне напомнили, кто я есть.
6
У женщины мягкая понимающая улыбка. Серые с тёмным ободком по краю радужки глаза. Она протягивает желтоватую таблетку, с углублением по центру, и воду в гранёном стакане.
– Выпей, Вира.
Я не знаю, кто она. Я вообще ничего о ней не знаю, но по белому свежевыглаженному халату заключаю – медсестра. На груди у сотрудницы больницы – нашивка с буро-красным крестом.
– Выпей! – уже жёстче приказывает.
Я принимаю лекарство, и высовываю наружу язык, показывая, что проглотила. Мне мерещится рядом вздох облегчения.
– Вот увидишь, вскоре тебе станет лучше, – с наигранным весельем в бархатном голосе произносит стоящая напротив.
Я не вижу, как она выходит из комнаты. На меня накатывает дрёма, и веки слипаются. Силуэт медсестры тает, пропадая из вида, но её белый халат и дальше мерещится во снах, трепыхающийся, словно крылья улетающей птицы…
Моё первое воспоминание в Кассенри.
Кажется, будто это повторяется бесконечно. Раз за разом, вновь и вновь меня преследуют одни и те же демоны прошлого. Я чувствую себя попавшей во временную петлю: во рту снова горькая пилюля, оставляющая после себя тошнотворный привкус. Меня утягивает в такой глубокий сон, что кажется, приложили чем-то по голове. Воспоминания сменяются картинками из диафильма.