– Где ты была, Вира?
Один удар сердца. Душа разрывается на части.
– Мне пришлось уйти ненадолго.
– Я тебя везде искала, а потом подумала, что ты уехала…
– Ну что ты. Я бы ни за что тебя здесь не бросила, мышонок.
– Правда? – аккуратный носик смешно задирается вверх.
– Да.
– Спасибо.
Она утыкается лицом в мои волосы. Мне страшно потерять Хло. Такая маленькая и беззащитная в моих руках… Своей непоседливостью она напоминает Ромашку. Сердце сжимается, когда я о нём вспоминаю.
Я провожаю девочку до комнаты. Она делит её с ещё тремя детьми, от которых избавились любящие родственники. У всех юных пленников Кассенри тяжёлая судьба: Хло сослал отчим, когда умерла её мать, Рыжика – тётя, когда родители погибли в аварии, а Ирен, младшую из семи девочек, выбросили, когда стало совсем туго с деньгами. Веню же подобрали на улице.
Он единственный в этой компании почему-то вызывает у меня нервную дрожь. Совершенно не могу с собой бороться, хотя понимаю, что он всего лишь ребёнок. В его не по-детски умных глазах отражается тяжесть всего мира и холодность, невольно заставляющая держаться от мальчика на расстоянии. Где-то в ней плещется жестокость, постепенно дающая корни.
Все, кроме Вени, оказались здесь, а не в приюте, например, потому что в лечебнице их не надо содержать живым родственникам, тратя деньги на непрошенных отпрысков. Они посчитали, что просто так бросить сирот нельзя, ведь это не лучшим образом отразится на репутации, но зато можно извлечь выгоду из этого щекотливого положения.
Тогда детям выписали лживые справки, ставшие пропусками в Кассенри, и отправили прозябать на остров, который они покинут только после совершеннолетия. Может быть. Если доктора будут столь милосердны.
Но к этому времени наследство тех, у кого оно было, уже перейдёт в руки заботливых родственников…
Это всё я узнала, подслушав когда-то разговоры медсестёр. У некоторых из них сердца всё-таки не очерствели полностью, хотя большинство совершенно не испытывает к детям сочувствия.
– Смотри, Вира!
Пока я размышляю, Хло достаёт альбомный лист. В угловатых линиях, оставленных восковыми мелками, угадывается женский профиль. Рисунок пестрит цветами: для волос выбран красный, для глаз – синий, оранжевыми пятнами мелькают веснушки на лице.
– Ведь похоже? – с надеждой спрашивает девочка. Я чувствую, как она вся подбирается и, затаив дыхание, ждёт ответа.
На портрете легко узнать Арфу. Никакая другая девушка в Кассенри не может похвастаться столь яркими волосами.
– Очень. Ты талант.
После моих слов Хло сияет, будто водная гладь на солнце, а я счастлива, что смогла её хоть немного поддержать.
– Спасибо! – произносит она. Я ощущаю тепло, будто смогла попробовать на вкус солнечный луч. Хло уносится в комнату, а я с беспечной улыбкой на губах провожаю её взглядом.
Когда возвращаюсь к себе, то с удивлением обнаруживаю саму модель девочки. Арфа лежит на моей кровати в позе звезды, по-хозяйски раскинув руки в сторону, и даже не поворачивается на шум, когда я захожу.
– Как тебе в роли узницы? – отрешённо интересуется она.
– Выспалась.
Её смех подобен шелестению листьев в пригожий солнечный день, когда всё вокруг ровно так, как ты хочешь, но ещё не понимаешь, как счастлива в данный момент.
– Избавилась от одержимых мыслей?
Ничего не понимаю.
– О чём ты?
– О ком, о Валентине, – посмеивается она. – Не отрицай, что мрачный красавчик смог растопить твоё сердце.
Щёки опаляет жаром. Не хочу обсуждать это не с кем. Даже сама думать о таком не хочу!
– Я не…
– Не нужно оправдываться. Нет ничего стыдного в том, чтобы почувствовать к кому-то симпатию.
Я складываю руки на груди. Взгляд должен прожечь на Арфе дыры, но она по-прежнему задумчиво смотрит в потолок, не замечая моего гнева.
– Готова поспорить, ты постоянно думала о нём в камере. Глупо надеяться, что, не видя кого-то долгое время, можно вычеркнуть его из своей жизни. Ложь. Одиночество лишь обостряет чувства.