Я же недоумённо озираюсь вокруг. Как нелегко, когда из-под ног снова выдёргивают почву…
Заявление доктора встречают сдержанным кивком:
– С Вирой постоянно такое случалось, – сообщает дама. – Но чтобы она забыла... нас...
Женщина начинает рыдать. Она вытирает слёзы шёлковым платочком с изящной вышивкой, но всхлипы никак не приглушаются, а плечи дрожат. Я удивлённо смотрю на неё, не в силах припомнить лицо. Округлое, с ямочками на щеках. Светло-русые волосы, убранные в строгий пучок. Глаза… будто бы лазориновые [* Лазориновый – в палитре Виры голубовато-зелёный цвет с добавлением серого. В её мире назван в честь драгоценного камня – лазорина.], но точно с моего места не разглядеть. Какая-то дальняя родственница? Старая подруга семьи?
– Кто вы? – спрашиваю. Мне не отвечают. Доктор сокрушённо комментирует:
– Болезнь прогрессирует.
Гостья ещё пуще бледнеет и подносит руки ко рту. Я начинаю злиться. И тогда Маун Валженд наконец решается нас познакомить:
– Вира, позволь представить тебе родителей.
И словно обухом ударяет меня этой фразой. В висках стучит. Жуткое признание поднимает во мне волну гнева. Я не хочу, не могу верить в… такое. Слишком много ужасной лжи! Достаточно… Хватит!
– Это не мои мама и папа! – шиплю я, позволяя себе вспылить. Минутная слабость в виде вспышки ярости… Зачем врать мне в этом?
– К ней стоит проявить снисходительность. Сами понимаете, она не здорова, – советует медсестра, чем заставляет сжаться мои руки в кулаки.
– Да, разумеется, – соглашается мужчина.
Перед глазами у меня стоит пелена. Свет меркнет. Это всё какой-то обман... Постановка... Не со мной. Я жила, как и все, самой обычной жизнью, пока однажды утром не проснулась в лечебнице Кассенри, где мне никто не верит, несмотря на все мольбы. Они считают меня безумной. Действительно считают!
И приводят незнакомых людей, представляя их моими родителями. Я не в силах поверить в подобное. Это жестоко и… страшно.
Никто не признаёт существование моей старой жизни. Они верят сказке, рассказанной им... кем? Кому это всё нужно?
Я никогда никому не причиняла зла! Матушка всегда находила меня слишком мягкой... Лора – вот кто обладал характером! Не я...
Сестра бы точно не сломалась. Нужно взять себя в руки. Чем больше доказываешь им правду, тем сильнее они позволяют себе обманываться.
Мне не выйти из Кассенри. Теперь я понимаю это. Никогда… По крайней мере, выбраться наружу никто не поможет. Я одна, я навсегда одна…
Хватаюсь за голову. Поднимаюсь. Слышу крик. Это всё я, раненый, но не добитый зверь. Зачем мне лгать?
Мне делают укол. Игла шприца впивается в меня незаметно, словно осиное жало. Неожиданный и подлый удар. Я с трудом двигаюсь. Руки и ноги становятся неподъёмно тяжёлыми. Перед лицом мутнеет, а шум в ушах усиливается. Не сразу понимаю, что меня ведут в комнату, обитую мягкими одеялами, – боятся, что могу себя покалечить. И оставляют одну, обездвиженную, наедине с тяжёлыми размышлениями.
Считаю…
Раз.
Два…
Тысяча.
Сердце бьётся, как рыба, выброшенная на сушу. Тревога съедает меня. Как это страшно осознавать, что не можешь пошевелить собственными конечностями. Ни рукой, ни мизинцем… Оцепенение сковывает путами. Меня утешает лишь то, что скоро недуг наконец-то отпустит тело.
Но мысли, они вездесущи. Хоть и сейчас я не могу сохранять в голове ясность, ужас от открытия преследует, не отпуская. Я чувствую себя голой, выброшенной в пустыню под палящее солнце.
Спасения нет.
Кажется, проходит вечность, когда заглядывает Маун. Я уже начинаю отходить от введённого препарата, хотя двигаться всё ещё тяжело. Меня выпускают к нему в кабинет. Там уже нет никого, кроме нас двоих. Я сажусь, обхватывая руками колени. Не забочусь, как это будет выглядеть. Я так устала от всего этого! Так устала…
Глупые правила! Чёртова лечебница!
– Знаешь, Вира, у врачей говорят, что только безумец способен доказывать, что его рассудок абсолютно здоров, остальные же – всегда полны сомнений.
Я поднимаю на него пустые глаза. Слишком прозрачный намёк. Но я этот выпад пропускаю мимо ушей. Пусть развлекается… Ему можно. Мне всё равно.