Мэри Террор закрыла глаза, и ей показалось, что она слышит шум ветра, посвистывающего в руинах.
"Мне нужно, - подумала она. - Мне нужно".
Одинокая слеза медленно поползла вниз по ее левой щеке.
"Мне нужно что-то только мое".
Она открыла глаза и поглядела на женщину в зеркале. Улыбка! Улыбка! Ее улыбка мгновенно вернулась на место.
- Спасибо, сэр. Не желаете ли к бургеру пепси со льдом?
Но в глазах оставалась жесткость - трещинки в маскировке. Это придется доработать.
Она сняла свое расшитое платье, где от судорожного движения руки расплылось пятно от яблочного пюре, и поглядела в тусклом свете на свое обнаженное тело. Ее улыбка растаяла и исчезла. Тело было бледным и расплывшимся, обвисшим на животе, на бедрах и ляжках. Груди с серовато-коричневыми сосками обвисли, как пустые мешки. Взгляд ее застыл на сетке старых шрамов, крест-накрест покрывших живот и правое бедро, гряды соединительной ткани, змеившихся к темному гнезду между ляжками. Она провела пальцами по шрамам и почувствовала их суровость. Но внутри у нее, она знала, были шрамы похуже. Они уходили глубоко и изрезали душу.
Мэри вспомнила свое молодое и упругое тело. Он не мог рук оторвать от нее. Она припомнила его жаркие удары изнутри. Они накачивались кислотой, и любовь продолжалась вечно. Она припомнила свечи в темноте, запах клубничного аромата и звуки "Дорз" - божественной группы - из плейера.
"Давным-давно это было", - подумала она. Нация Вудстока превратилась в поколение пепси. Большинство бывших вне закона вынырнули на поверхность за воздухом, получили свой срок в клетках политического перевоспптания, надели костюмы этого трахающего мозги государства и присоединились к стаду скота, марширующего на скотобойню.
Но не он. Не Лорд Джек.
И не она тоже.
. Под этой мягкой и распухшей от готовой пищи оболочкой она все еще была Мэри Террор. Мэри Террор спала внутри ее тела, грезя о том, что и как могло бы быть.
В комнате прозвенел будильник. Мэри выключила его шлепком ладони, открыла холодный кран в душе и шагнула под этот горький поток. После душа высушила волосы и переоделась в свою униформу "Бургер-Кинг". Она работала в "Бургер-Кинге" восемь месяцев, достигла уровня помощника дневного управляющего, и ей подчинялась толпа всяких сопляков, которые не могли отличить Че Гевару от Джеральдо Риверы. Это ее устраивало. Они никогда не слышали ни о Штормовом Подполье, ни о Штормовом Фронте. Для этих сопляков она была разведенной женщиной, старающейся свести концы с концами. И так и надо было. Они не знали, что она может сделать бомбу из дерьма и керосина, или что она может разобрать и собрать винтовку "М-16", или, не задумываясь, всадить пулю в морду легавому, как муху прихлопнуть.
Пусть лучше будут тупыми, чем мертвыми.
Она выключила телевизор. Пора идти. Она взяла с подзеркальника желтый значок-"улыбку" и приколола на блузу. Затем надела коричневое пальто, взяла сумочку с удостоверением личности, которое определяло ее как Джинджер Коулз, и открыла дверь в холодный ненавистный внешний мир.
Проржавелый, истрепанный голубой "шевролео-пикап стоял на стоянке. Она краем глаза увидела Шеклета. Он наблюдал за ней из своего окна и отпрянул назад, когда понял, что она его заметила. Глаза этого старика когда-нибудь навлекут на него беду. Может быть, даже очень скоро.
Она поехала прочь от своего дома, вливаясь в утренний поток машин, стекающийся в Атланту из пригородов, и никто из водителей не подозревал, что рядом с ними едет шестифутовая бомба с часовым механизмом, ровно отмеривающим время до взрыва.
ЧАСТЬ 1
ВОПЛЬ БАБОЧКИ
Глава 1
БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО
Младенец лягнулся.
- Ой! - сказала Лаура Клейборн и коснулась своего вздувшегося живота. Вот он опять!
- Вот увидишь, он будет футболистом. - Кэрол Мэйзер на другом конце стола взяла свой бокал "шардоннэ". - Ну, в общем, Мэтт и говорит Софии, что это не работа, а халтура, и София как психанет! Ты ж знаешь ее характер. Лапонька, я тебе клянусь, слышно было, как стекла трясутся. Просто Страшный Суд! Мэтт смылся к себе в кабинет, как побитая собака. Знаешь, Лаура, кто-то же должен дать отпор этой бабе! Она себе забрала всю власть, а идеи у нее абсолютно извини за выражение, - но абсолютно все трахнутые.
Она отпила глоточек вина, в ее темно-карих глазах светилось удовольствие от хорошо рассказанной сплетни. Ее волосы представляли собой взрыв черных колечек, а красные ногти казались достаточно длинными, чтобы пронзить до самого сердца.
- Ты единственная, кого она вообще слушает, и пока тебя нет, все там разваливается на куски. Лаура, я клянусь, она абсолютно сошла с рельсов. Господи, помоги нам до твоего возвращения на работу.
- Я туда совсем не рвусь. - Лаура потянулась за своим питьем: "перье" с добавкой лимонного сока. - Кажется, вы все там посходили с ума.
Она почувствовала, как младенец опять лягнулся. Точно футболист. Ребенок должен родиться через две недели, чуть больше или чуть меньше. Приблизительно первого февраля, как сказал доктор Боннерт. В первый же месяц беременности, которая началась в начале жаркого лета, Лаура отказалась от привычного стаканчика вина. После борьбы, намного более тяжелой, она отвергла также привычку выкуривать пачку сигарет в день. В ноябре ей исполнилось тридцать шесть лет, и это будет ее первый ребенок. Определенно мальчик. Эхограмма точно показала пенис. По временам она обалдевала от счастья, по временам чувствовала смутный ужас перед неизвестным, нависающим над ее плечом, клюющим ее мозг, как ворон. Дом заполнялся детскими книгами, гостевая спальня - некогда известная как кабинет Дуга - была выкрашена в бледно-голубой цвет, и его рабочий стол и компьютер уступили место колыбельке, которая принадлежала еще ее бабушке.
Это было странное время. Лаура последние четыре года все время слышала тиканье своих биологических часов и всюду, куда она ни взглядывала, ей казалось, что она видит женщин с прогулочными колясками. Они казались ей членами другого общества. Она была счастлива и возбуждена, и порой ей самой казалось, что она сияет. Иногда она гадала, сможет ли когда-нибудь опять играть в теннис, или что делать, если живот не спадет. Ей довелось слышать много жутких историй - большинство из них поставляла Кэрол, которая была на семь лет ее моложе, дважды замужем и не имела детей. Грейс Дили разнесло после рождения второго ребенка, и теперь она только и делала, что сидела и с волчьим аппетитом пожирала коробки шоколадок "Годива". Линдси Хортанье не могла справиться со своими близнецами, и дети правили в доме, как потомки Аттилы и Марии-Антуанетты. У рыжеволосой дочки Мэриан Бэрроуз был такой характер, что Макинрой по сравнению с ней - баба, а два мальчика Джейн Хиллз отказывались есть что-либо, кроме венских сосисок и рыбных палочек. Так рассказывала Кэрол, которая была рада помочь унять страхи Лауры перед будущим шоком.
Они сидели в рыбном ресторане на Леннокс-сквер в Атланте. Подошел официант, и Лаура и Кэрол заказали. Кэрол заказала салат из креветок и крабов, а Лаура - большую тарелку всяких даров моря и лосося по-особому. - Я ем за двоих, - сказала она, перехватив незаметно улыбку Кэрол. Кэрол заказала еще один бокал "шар-4нэ". Ресторан - привлекательное место, отделанное в броских тонах - зеленым, фиолетовым и голубым, - был наполнен деловыми людьми. Лаура взором обвела зал, подсчитывая количество деловых галстуков. На женщинах были темные костюмы с подбитыми плечиками, волосы покрыты шлемами лака, повсюду вспыхивали бриллианты и веяло ароматами "Шанели" или "Джорджио". Определенно люди из "БМВ" и "мерседесов", и официанты торопились от столика к столику, удовлетворяя страсти новых денег и платиновых кредитных карточек "Америкэн экспресс". Лаура знала, какими делами занимаются эти люди: недвижимость, банки, брокерство, реклама, общественные отношения - горячие профессии для Нового Юга. Большинство из них жили в кредит, и роскошные автомобили, которые они водили, были взяты напрокат, но внешность значила все.
Пока Кэрол говорила о разных бедствиях, о которых пишут газеты, Лауре внезапно привиделось нечто странное. Она увидела себя, входящую в двери этого рыбного ресторана, в этот разреженный воздух. Только она была не такой, как теперь. Она больше не была хорошо ухоженной и хорошо одетой, с французским маникюром на ногтях и каштановыми волосами, перехваченными антикварным золотым обручем, из-под которого они мягко стекали ей на плечи. Она была такая, как в восемнадцать лет. Ее светло-голубые глаза, ясные и вызывающие, смотрели из-за старушечьих очков. Она была одета в истрепанные джинсы и куртку, похожую на выцветший американский флаг. На ее ногах были сандалии, вырезанные из автомобильной шины, - такие, какие носят вьетнамцы в программах новостей. Косметики на лице не было, длинные волосы спутались и тосковали по расческе, на суровом лице застыл гнев. Кофта была утыкана значками с призывами к миру и с лозунгами типа "ОСТАНОВИТЕ ВОЙНУ!", "ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ АМЕРИКА" и "ВЛАСТЬ НАРОДУ!". Все разговоры о процентных ставках, о контрактах и о рекламных кампаниях резко оборвались, когда хиппи, которая некогда была Лаурой Клейборн - тогда Лаурой Бел, - вызывающе прошагала в центр ресторана, шаркая сандалиями по застеленному коврами полу. Почти всем здесь было за тридцать или даже чуть-чуть за сорок. Все помнили марши протеста, бдения со свечами и сожжения повесток из призывных пунктов. Некоторые из них, может быть, были вместе с ней тогда в первых рядах, но теперь они фыркали и язвительно усмехались, кое-кто нервно рассмеялся.