Первым был звук. Мой собственный голос, пропитанный виноватыми интонациями, но уверенный, можно даже сказать упорный.
— Я не могла сказать тебе. То, что он предложил, было определенно опасно, и ты бы никогда не позволил мне… Есть ведь вещи, в которых я не могу тебя переубедить. Но… Я говорила с твоим предком, Дартэлом. Это долгая история, я и сама до конца не поняла, как они смогли его призвать. Но это был он, Нейт. Я Якорь, такие вещи я чувствую сердцем. Это Дартэл попросил Шеридана об… вот этом вот всем. Ну, точнее, он попросил предотвратить гибель сотен, тысяч невинных от рук нового Граничного Короля, а Шеридан, в силу своего характера, нашел весьма оригинальный способ этого избежать. Да, он собирался всех убить в конце концов. Но потом… я не знаю, что произошло, но его план изменился, и он нашел способ… Шанс. Он нашел шанс сделать так, чтобы мы с тобой могли жить, не оглядываясь на всякие замкнутые круги Судьбы, злой рок и смертоубийственные пророчества. Есть древние легенды о том, как люди обманывали смерть. Глупости, конечно, но Шеридан — элисид. Он… он говорит, что сможет провести меня за грань, сможет устроить аудиенцию с самой Смертью, и что это может позволить мне взять мою жизнь в свои руки. Ты всегда говорил, что не веришь в предначертанную судьбу Якоря. Что то, что было раньше, не обязано повториться. Но признай, в глубине души ты знаешь, это не так. Коронация завершена, и обратный отсчет уже начался. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу, чтобы ты переживал то же, что и твои предки. Этот ритуал опасен, я могу вообще не очнуться, и если это случиться… Если я не смогу вернуться, не вини себя. Вини меня. Потому что это был мой выбор, и будет моя вина. Я люблю тебя, Нейтан Блэкэт, мой милый Граничный Король, мое желтоглазое чудо. И что бы там не случилось, я никогда не пожалею, что принесла тебя тогда домой, что позволила тебе остаться и впустила в свое сердце. Прости меня. Прости за это и прости за все.
Создавалось впечатление, что я все это уже говорила. Причем несколько раз, меняя формулировки и пытаясь как можно лучше объяснить что-то важное. Будто то, насколько хорошо будут поняты мои слова, имело невероятное, можно даже сказать судьбоносное значение. Хотя почему «будто»? Я была уверена — так и было.
На смену словам, сказанным мною совсем не сейчас, пришел писк. Ритмичный, но до ужаса отвратительный. Он тоже казался важным, имеющим какое-то определенное значение. Казалось, что он что-то отсчитывает, и пока он считает — все хорошо. Но он болью ввинчивался в уши, пробирался в сознание и глушил тихий, мелодичный звон натянутых в пространстве вокруг меня нитей, заставляя меня хмуриться, стремиться его утихомирить, но бояться, что он смолкнет.
А потом был свет. Странный, не имеющий источника и словно бы распространенный везде, где только что была бесконечная тьма.
И медленный, словно бы неуверенный вдох, глубокий и волнующий. Значимый.
Я открыла глаза.
И почти сразу мой взгляд упал на сидящего рядом с моей койкой Нейтана, осунувшегося, бледного, с темными кругами под глазами и печально опущенными ушками. С выражением мрачного мазохизма он снова включил видеозапись с моим объяснением происходящего, и палата снова наполнилась моим голосом, виноватым, но уверенным в своей правоте.
— Прости, — едва слышно прошептала я, чувствуя, как глаза наполняются слезами. — Прости меня.
Кошачьи ушки дернулись. Насторожились, улавливая, кажется, мельчайший шорох. Потом Нейт медленно, словно бы неуверенно оглянулся, и я смогла наблюдать, как в золотых радужках разгорается мерцание боязливой, неуверенной надежды. А в следующий миг оказалась стиснута в его объятиях так сильно, что не смогла дышать.
— Вернулась, ты вернулась ко мне, — шептал оборотень, покрывая быстрыми, заполошными поцелуями мою шею, лицо, волосы. — Ты вернулась, вернулась, вернулась!
Я несмело подняла руки, осторожно коснулась его спины. А потом просто обняла, прижимаясь всем телом, насколько хватило сил, и расплакалась. Мое тело, сознание, душа, словно отмирали, наполняясь чувствами, жгучими, разгорающимися все ярче и ярче. Медленно, словно поднимаясь из толщи темной воды, приходило осознание — я это сделала. Я смогла. Смогла.
— Я люблю тебя, — теряясь в собственных слезах, чувствах и его быстрых, хаотичных движениях, откликнулась я. — Люблю тебя, люблю, Нейтан, так люблю!
От облегчения кружилась голова. Тело казалось таким слабым, и от этого создавалось впечатление, что я не могу обнять его достаточно сильно, не могу полностью выразить всю глубину своих чувств к нему.
— Никогда так больше не делай, — отклонившись, попросил Нейт, и в его глазах тоже стояли слезы. — Никогда, слышишь? Я не переживу это еще раз. Просто не переживу.
Я скользнула слабыми руками вверх, по его скулам, вискам, зарылась пальцами в торчащие в беспорядке волосы, огладила прижавшиеся к голове ушки. Покачала головой, не в силах сдерживать собственные эмоции, всхлипнула:
— Не буду, никогда не буду, — после чего притянула его голову к своей, уперлась лбом в его лоб и выдохнула, прикрыв веки и пустив по щекам крупные слезинки: — Мы победили, Нейт. Мы действительно победили.
Он пробормотал что-то невнятное, поцеловал мягким, трепетным поцелуем и уткнулся носом мне в шею, обнимая так, будто эти объятья были смыслом его жизни.
Грохнув дверью о стену, в палату с совершенно ошалевшим видом ворвался Дарэл. Повел пистолетом по комнате, увидел нас, на миг замер, потом выронил оружие и бросился вперед:
— Лиана!
На миг я испугалась, что если он сейчас попробует забрать меня у Нейтана, они действительно подерутся. Но, похоже, что меня не было не пару часов, потому как что-то в их отношениях явно изменилось. А может, это я себе напридумывала в надежде на светлый мир, где все — большие друзья. Но факт остается фактом — Дарэл просто обнял нас обоих, чмокнув меня в макушку. И несколько долгих мгновений мы сидели, обнявшись, большой дружной семьей. А потом со стороны двери раздался спокойный, плавно-мелодичный голос, которым гипнотизировать можно без лишних приспособлений:
— Я рад вашему семейному единству, но позвольте, я осмотрю пациентку?
Дар встал почти сразу. Нейтана ему пришлось отдирать практически вручную, беспрестанно вещая, что только так для меня будет лучше, и что «его лохматости» стоит думать в первую очередь о любимой, а не быть таким эгоистом. Доктор, оказавшийся почти полностью седым мужчиной с приятными, мягкими чертами лица и светлыми, почти белыми глазами, наблюдал за всем этим с совершенно философским видом, сунув руки в карманы и позволив себе улыбку мудреца. Когда же я оказалась свободна, он подошел ближе, присел на краешек койки и посмотрел на меня, как на какую-то диковинку.
— Ты очнулась, — констатировал он, и глаза его разгорелись светом, выдавая колдовскую силу. — Чтож, давай посмотрим, что я могу сказать по этому поводу.
Он отсоединил крепления занудно пищавшего аппарата, про который мы всей компанией благополучно забыли в порыве эмоций, перехватил мои запястья и прикрыл веки, сведя брови к переносице. Его руки оказались очень теплыми и мягкими, весьма приятными в прикосновении, что отчего-то вызвало у меня неслабое удивление.
— Действие яда нейтрализовано, — с ноткой непонимания заявил доктор через некоторое время. — Воздействие древней магии сошло на нет, и противоядие подействовало. Сейчас я подправлю внутренний баланс, и ты будешь полностью здорова.
От места, где он прикасался к моей коже, пошла волна мягкого тепла, согревающего и окутывающего уютным пологом. И слабость отступала, освобождая место для этого тепла и странного ощущения легкости.
Дарэл наблюдал за нами, придерживая Нейтана за воротник, хотя тот стоял вроде бы с гордым и независимым видом, не собираясь делать глупостей и мешать доктору заниматься своим делом. Я сама сидела, боясь пошевелиться. Это был первый раз, когда меня исцеляли магией, и я, несмотря на круговорот эмоций и полнейшую кашу в голове, все равно невольно прониклась моментом. А может, доктор просто мог влиять и на мое эмоциональное состояние.