А. М. была редкостным, политизированным ребенком, слушающим и читающим; ее интересовали взрослые друзья отца сами по себе и их политическая работа, то есть печатные материалы — открытые и закрытые. Поэтому память ее с детства была нагружена разного рода историко-партийной информацией — и в кладовой этой памяти она хранила множество фактов и живых сцен, тем паче что взрослые на нее внимания не обращали и вели себя политически свободно.
Для тех, кому эпоху 1920-1930-х годов время не засыпало песком забвения, возможность из первых рук прочесть в книге А. М. о живых Ленине, Троцком, Сталине, Радеке, Рыкове, Ежове, Орджоникидзе, Берии — несомненно завлекательна. Не скажу, что эта живость изображения касается всех упомянутых в книге, но уж стремление не фильтровать воспоминания — налицо: А. М. себя не щадит, но даже о Берии пишет вовсе не злую правду, даже у Сталина пытается вспомнить что-то человеческое, ненаигранное. Строга она и к информации из чужих уст — скажем, хоть ей и был неприятен К. Б. Радек, а Е. А. Гнедина она, наоборот, глубоко уважала, но его версию о том, что именно Радек по заданию Сталина вел тайные переговоры с гитлеровцами, принять не могла. Точно так же не могла себе простить, что в Астрахани, куда и сама была выслана, прошла, не остановившись, мимо поклонившейся ей тоже сосланной жены Радека.
Кстати, о Сталине. Когда именно о нем заходит речь, голос автора становится голосом обвинителя. Но не надо думать, что для А. М. было все так просто — не будь Сталина, все-де было бы хорошо. «Убийство Сталина ничего бы не дало, — говорила мне А. М. в 1985 году. — Другое дело, если б Ягода — он знал очень много и был из старых ленинцев — собрал тайно пленум и, предоставив документы против Сталина, арестовал бы его. Но, — вздыхала она, — и Ягода знал не все — Сталин действовал через несколько человек, главным образом — через Агранова…» Это была ее постоянная мысль: мы тогда всего о Сталине не знали; мысль, считавшаяся существенной при реконструировании прошлого…
Над загадкой бухаринского процесса бились многие; Артур Кестлер в «Слепящей тьме» сделал первую попытку подойти к разгадке. Книга «Незабываемое» показывает нам все, что А. М. тогда, до самого ареста Н. И., видела и слышала — и другого свидетеля тому нет.
Тут сразу возникает непростой вопрос — все ли она могла увидеть? Не скрывал ли чего от нее Бухарин (не мог же он не оберегать ее и сына)? А. М. и сама спрашивает себя об этом. И отвечает, что в общем — нет, ничего не скрывал. Правда, речь идет о тех последних кошмарных месяцах, когда он был под самоустановленным домашним арестом. До того, думаю, было иначе. Скажем, в «Незабываемом» нет ни слова о тех адских условиях глобального контроля, в которых протекала его работа в «Известиях», — о чем Бухарин подробно писал Сталину; а вряд ли А. М. могла бы это забыть, рассказывай ей о том Бухарин. Значит, приходя домой, он считал нужным оберегать молодую жену от тяжелых подробностей — недаром в исповедальном письме из тюрьмы он пишет и о том, какие большие надежды возлагал на новую жизнь дома.