— Это я тебе быстро объясню, хочешь? У меня муж еврей, правда, теперь не настоящий, поскольку женился на гойке, но про кипу он сыну толковал, я разобралась, — встряла в разговор Ольга Маковская.
— Тебе, училке, только дай возможность объяснять, потом сорок пять минут не остановишь, — подавил ее порыв Балакирев и, обратившись к Галине Григорьевне, спросил: — А у нас в школе кто-нибудь из нашего выпуска работает?
— Да, химию преподает Лена Чеснакова из «Б» класса, помните такую? — Учительница задала вопрос, обращаясь ко всем.
— Я помню, — отозвался Федулов.
— Так и мы помним, как ты, забыв про нас всех, бегал на переменах к ее классу, — с итальянскими интонациями нараспев проговорила синьора Ольга.
— А потом Щепа с Заволокиным его отбивали во дворе у оскорбленных бэшек, — напомнил Женя.
— А я где был? — возмутился Балакирев, обычно не пропускавший не одной школьной драки.
— Ты, наверное, с Александрович дополнительно математикой занимался, — предположила Наташа, и все дружно засмеялись, вспомнив, как добросовестная Саша запирала способного, но ленивого Юрку в классе, вставив снаружи в ручку двери метровую линейку. Средство было эффективным. Балакирев сначала бился в дверь, а потом от безнадеги принимался за задачки.
— А нашу химозу помните? Ее звали Валентина Петровна? — неуверенно предположил Уваров, который, ломая устоявшиеся представления об известных артистах, внимание к себе не привлекал, о ролях не рассказывал, знакомствами не хвастался, а скромно сидел рядом с Галиной Григорьевной и прислушивался к общему трепу.
— Валентина Тимофеевна, — подсказала Токарева, помнившая всегда всех по имени-отчеству.
— Она за год из безнадежных троечников Гришки и Валерки сделала победителей городской олимпиады по химии, — голос Тани Луговской прозвучал так же, как когда-то в классе, чуть с хрипотцой на верхних нотах.
— Меня родители заставляли, — признался Гриша, — а Валерка не мог смириться с тем, что он что-то не понимает, не может сделать, как все. Он ведь потом тоже химиком стал. Главным инженером большого предприятия.
— Что же с ним случилось? Я так не смогла разобраться, — обратилась Галина Григорьевна к притихшим одноклассникам. — Кто с ним общался до конца?
— Я, — отозвался Тимофеев, — видел его за пару дней до…
— Ты что, ничего не понял? — с упреком спросила Наташа.
— А что можно было понять в девяносто третьем? Гриша ошибается, Валерка был не главным инженером, а секретарем парторганизации. Разницу улавливаете? Ни партия, ни химия тогда никому не были нужны. Он пил последний год оттого, что не мог понять, где ему теперь быть первым, ведь все поменялось. Мы тогда с Толяном, — он кивнул в сторону Лобанова, — несмотря на мою армию и его науку, торговлишкой промышляли. Продали партию сапог, и я приехал к Валерке, денег ему привез. Хотя мы и не пили особенно, он меня не отпустил, уложил на диване. Я устал очень, заснул, а он все ходил по комнате, что-то говорил, будил меня даже пару раз. Я кивну и опять в сон проваливаюсь. А утром встал, мне бежать надо было — он спит. Ну, думаю, пусть выспится, ведь всю ночь бродил и ушел, попрощавшись только с его женой. Ну а через пару дней он из окна прыгнул.
— Проспал, значит, друга, — буркнул Федулов.
Рассказчик вскочил:
— Я один виноват, значит? Я хоть рядом был, а вы все ему в рот смотрели, а потом забыли. Если бы все вместе были, то, может, ничего и не случилось бы. Он в нас нуждался, только не мог об этом сказать.
— Почему не мог? — возразила Ира Михайлова. — Валера мне в тот год звонил, телефон где-то раздобыл.
— Я ему дала, — откликнулась Таня Луговская. — Он меня звал к Олегу в деревню, хотел покреститься.
— Ну и почему ты не поехала? — возмутилась Ольга.
— Работала без продыха на канале «2x2», помните такой? — вздохнула Таня.
— И я с ним не встретился, в плаваньи был. Когда вернулся, Милка говорит, Валерка звонил. Я кинулся, а его жена мне сказала, что уже сорок дней прошло.
— Похоже, он у всех вас помощи просил, — горько заметила Галина Григорьевна, — да никто не понял. Он же гордец был, привык, что всем нужен, а что наоборот — не знал, как сказать. У меня ведь его стихи остались где-то. Мы с ним много о поэзии говорили после уроков. Может быть, дочери передать? Ее кто-нибудь видит? Тимофеев?
— Да я свою-то вижу раз в полгода, — отмахнулся Игорь.