Выбрать главу

— Прыткий, — с удивлением заметил Сукс, — ишь, удирает.

— Стой! — рявкнул я.

Протиснуться глубже я не мог, лишь оцарапал щёку. Рыбоед срубил несколько ветвей. Стоя на четвереньках, я заметил прижавшуюся к камню тень. Маленькая и, вроде, без крыльев. Если я ничего не забыл о детях, вполне подходит под определение «ребёнок».

— Эй, вылезай, — неуверенно сказал я. — Мы люди. Слышишь?

Оно не шевелилось.

Пришлось лезть. Бормоча ругательства и проклиная колено, я протискивался, извиваясь на животе. Оно сидело и смотрело на меня. Наверное, всё-таки ребёнок. Я разглядел перепуганные глаза на замурзанной рожице.

— Вылезай. Не бойся, — я протянул руку.

Ребёнок вдруг отчаянно дёрнулся. Я крякнул, получив прямо в лоб. В лапке мелкого существа явно был зажат камень, да и целило оно мне в глаз. Хорошо, кусты не дали как следует размахнутся.

Я вывернул маленькую лапку, отобрав камень. Потянул из кустов — оно отбивалось яростно, но в полном молчании. Я ухватил покрепче. Оно содрогнулось и обмякло. Я выволок добычу из зарослей.

— О, мальчишка! — воскликнул Сукс.

Это уж точно. Одета моя бессознательная добыча была лишь в разодранную рубашку — виднелись запавшие ребра, ну, и всё остальное. Младенец неподвижно лежал на камнях, чудовищно тощий, чёрный от грязи, вонючий, но дышащий. Боец, однако. И как только мог трепыхаться? Не чересчур я его помял?

— Лапа у него, — тихо сказал Ри-Рыбоед.

Я рассмотрел повернутую под неестественным углом ступню ребенка и выругался. Явно сломана нога. Но это не моя вина — за ноги я не хватал. Вот, значит, почему он сомлел.

Мы сделали лубок из древка копья. Рыбоед пожертвовал подолом своей рубахи для повязки. Мальчишка пару раз приходил в себя, но вновь лишался чувств, видимо, боль была изрядная. Ни малейшего звука он так и не издал. В момент, когда глаза мальчишки были открыты, я спросил:

— Эй, воин? Как тебя зовут?

Молчание. Наверное, немой. Почему бы и нет? Дохлые обезьяны едва ли хорошие собеседники. С ними онемеешь.

Парни волокли добычу поочерёдно. Мальчишка почти ничего не весил, но вонял немилосердно. Даже когда мы выбрались с обезьяньего кладбища, облако мерзкого аромата следовало вместе с нами.

«Бородавка» осталась за спиной, когда мы услышали испуганное ржание лошадей и вопли Бороды. Подгонять бойцов нужды не было — мы напрямую проламывались сквозь кусты и прыгали по камням. У меня мелькнула мысль оставить Рыбоеда, волокущего на плече улов, в тылу, но это было бы опрометчиво. Отягощённый мальчишкой, он может не отбиться, да и не ясно, что случилось с Бородой.

Скатываясь по камням, я как раз успел увидеть, как лошади рвут поводья и исчезают во тьме. У маленького костра катался пёстрый клубок: Борода и несколько диких кошек. Ещё одна, волоча неподвижные задние лапы, пыталась отползти во тьму. Глухое рычание и фырканье кошек, треск разлетающихся головней, вопли Бороды — нашему однорукому кормчему приходилось туго.

Одна из кошек при моём приближении совершила дивный прыжок и исчезла в камнях. Второй повезло меньше — я с оттяжкой рубанул её по шее. Кошки, яростно шипя, рассыпались: размера они были среднего — едва ли самая крупная из самок, поднявшись на задние лапы, превысила бы ростом взрослого человека. Всего четыре киски — ту, с разрубленным хребтом, брать в расчёт нет смысла. Справимся.

— По голове их, милорд! — завопил Сукс, уже прикинувший стоимость жёлто-серого меха.

Очевидно, кошки отправлять свои шкуры на глорский рынок не торопились, потому что прыгнули в темноту. Лишь короткохвостый подросток устрашающе зашипел и кинулся на меня. Я сунул ему в пасть защищённое наручем предплечье, устоял на ногах и распорол мечом пушистое брюхо. Рыбоед, подскочив с другой стороны, всадил своё сильно укоротившиеся копьё в горло коту.

— Шкуру! Шкуру! — горестно вопил Сукс, норовя метнуть копьё в кошку покрупнее. Но кошки уже скрылись в расщелинах, лишь из темноты донесся раздражённый вой.

Кот-придурок, подбитый нами, ещё извивался, упрямо полз к моим ногам. Должно быть, в его пятнистую родословную и осёл затесался. Я разрубил коту голову и рявкнул на Рыбоеда:

— Груз держи!

Боец отпрыгнул к мальчишке, оставленному на камнях. Сосунок пришёл в себя, во все глаза пялился на нас и подыхающих котов.

— Живей, парни! — сказал я, поглядывая в темноту. Едва ли коты рискнут напасть вновь, но следить за нами определённо будут. Таких злопамятных зверушек ещё поискать.

У нас осталось две лошади. Мне было жаль удравшего Смыка, отличный был мерин. Впрочем, нужно было что-то срочно предпринять — Борода был плох, и король нам потерю лучшего кормчего едва ли простит. Мы кое-как замотали разодранное брюхо однорукого — кошачьи когти располосовали его от грудины до паха — странно, что потроха ещё не вывалились наружу. Борода стонал. Я смочил ему губы из фляги и вытер окровавленные руки о штаны раненого: