Пленка шипела и скрипела, а потом грубый мужской голос с ярким кавказским акцентом произнес: «Вы что, музыки хотите? Лучше нате, пососите!». И потом еще добавил кое-что непечатное. От негодования и стыда хозяева и гости готовы были провалиться сквозь землю, и молодежи пришлось спасаться бегством.
С Пепсом часто случались иногда весьма неприятные истории, в которые невольно попадали и те, кто в данный момент находился рядом с ним.
Однажды очень поздно вечером мы втроем - я, Славка и Коля Тимушкин, другой наш трубач, возвращались в лирическом настроении по домам с вечеринки. Трамваи уже не ходили, и мы шли переулками, сокращая путь. Встретили собаку, которая грызла что-то большое. Мимо такого факта Пепс не смог пройти и собаку прогнал. Оказалось, она грызла ногу какого-то крупного животного (ишака или, может, кабана). Можно было бы идти дальше, но у Пепса взыграл, инстинкт «прикольщика»: он вытащил из кармана газету, завернул трофей и на вопрос «Зачем?» ответил «Пригодится».
Наш путь лежал мимо дома, в котором жил наш второй скрипач Леня Киселев. Родители Леньки работали в Норильске, а его с младшей сестрой воспитывала бабушка. Жили они в старом одноэтажном доме с парадным крыльцом, выходящим на улицу. Пепс знал окно, за которым спал Ленька, и постучал. Ленька в трусах выскочил на крыльцо: «Что вам надо, чудики?». Пепс протянул ему сверток: «Понимаешь, мы торопимся, вещь эта нам мешает, пусть она полежит у тебя до утра, а завтра я ее заберу».
Ленька побурчал на нас за прерванный сон и унес сверток, не спрашивая, что это.
Приключения наши на этом не кончились. Мы шли по бульвару на центральной улице и вели себя, надо сознаться, непристойно: хохотали, как молодые жеребцы, горланили песню «Любимый город может спать спокойно…». Забрали нас в милицию, начали составлять протокол. Записали мои данные, данные Николая. Дошли до Славки. Дежурному лейтенанту, мне кажется, сильно не понравился его вызывающий ультрамодный вид:
- Фамилия?
- Гоголев.
- Где проживаешь?
- …(называет улицу, дом, квартиру).
- Так это…там живет…(называет имя-отчество)?
- Да, это мой отец.
Возникла небольшая пауза, после чего лейтенант совершенно неожиданно перешел на «Вы»:
- В следующий раз Вы, когда поете, пойте, пожалуйста, потише. Ступайте домой.
Вот таким образом мы обрели свободу благодаря родственным связям с самым могущественным органом нашей страны, одно лишь косвенное упоминание о котором наводило панический страх на должностных лиц («лучше с ним не связываться!»).
Отдавая должное Славке необходимо отметить, что он этими связями никогда не пользовался и никому о них даже не намекал.
Что же касается «собачьего трофея», никто за ним на следующий день, конечно же, не пришел. Сверток несколько дней торжественно лежал на пианино, пока по квартире не начало распространяться ужасное зловоние, и бабушка Леньки, обнаружив источник, вынесла его на помойку.
Ленька потом сожалел, что нога была выброшена: «Надо было бы этой ногой надавать вам, паразитам, по вашим башкам, чтобы знали, как людей среди ночи будить, а потом еще устраивать им газовую камеру».
Подобные шуточки были нашим повседневным «бытием, что определяет сознание», создавая незабываемую атмосферу молодежной дружбы и взаимной преданности на фоне определенной возрастной наивности.
Глава 24. Фрагменты студенческой жизни
Вот фрагмент студенческой жизни, заурядный для 50-х годов, но выглядящий сегодня совершенно неправдоподобно.
Зимой 1959 года я и три моих однокурсника находились на преддипломной практике в Свердловске (ныне Екатеринбург). Жили в гостинице. Комнату рядом с нами занимали четыре китайских студента, приехавших на такую же производственную практику. Производили они какое-то странное впечатление казарменной муштры: одинаковые темно-синие костюмы, одинаковые ботинки, одинаковые рубашки, авторучки, значки Мао на лацканах пиджаков, даже козырьки у фуражек загнуты одинаково. Они всегда были вместе – улыбчивые и одновременно очень серьезные. Мы познакомились.
В фойе гостинице стоял теннисный стол (только что появившаяся модная новинка), и новые друзья нас часто «тренировали». Один из них (звали его Тан или Танчик) рассказывал о своей жизни в Китае: он жил в большой многодетной семье, отца его убили гоминьдановцы, после чего на него, как на старшего, легли все жизненные заботы. Рассказал, что научился вкусно готовить, и особенно хорошо он умеет готовить утку.
Сразу возникла мысль, а почему бы ему не блеснуть своим умением? Так мы и сделали. Купили замороженную утку, еще какую-то нехитрую еду, пару бутылок водки (мы же уже почти взрослые!). В гостинице была кухня общего пользования, и Танчик все приготовил по высшему классу (насколько ему позволяла обстановка и наличие приправ). Сели за стол. Разлили. И вдруг оказалось, что китайцы спиртное не пьют. Как ни уговаривали – ни в какую.
Спас ситуацию Толя Шевченко, наш комсомольский лидер и активист. Он попросил слова, встал и торжественно провозгласил здравицу в честь великого кормчего всех времен и народов Председателя Мао. Китайцам некуда было деваться, и им пришлось выпить (грамм по 30-40, всего-то!). Правда, как мы ни пытались уговорить наших друзей на повторный тост (предлагалось выпить и за здоровье супруги Мао, и за народно-освободительную армию Китая, и за скорейший крах мирового империализма) – ничего не действовало.
Все допили сами (было еще и мало), все доели вместе (было очень вкусно), поблагодарили за компанию и разошлись спать.
Наутро нужно было ехать на завод на электричке. Я заскочил к соседям пригласить их ехать вместе. Они сидят, что-то сосредоточенно пишут. Закончили писать, запечатали конверты, надписали адреса и при выходе из гостиницы каждый опустил свой конверт в почтовый ящик.
В вагоне я сел рядом с Таном. Поинтересовался, о чем они так дружно писали? Тан рассказал, что вчера они все грубо нарушили предписанный им режим пребывания в СССР, одним из требований которого было абсолютное воздержание от алкоголя. Причем это не ограничивалось лично собой, и если ты видел, что кто-то из коллег нарушил этот канон, тебе предписывалось в суточный срок сообщить, «куда следует».
Чтобы выйти из ситуации, ребята утром провели комсомольское собрание и решили, что каждый напишет донесение, в котором сообщит и о личном нарушении, и о нарушении со стороны своих друзей. При этом подчеркивалось, что нарушение было совершено по инициативе советских студентов, что тост был единственным и преследовал высшую цель: здоровье любимого вождя и укрепление нерушимой дружбы с советским народом.
Все это рассказывалось с гордым видом о правильности принятого решения и искренности чувств, проявленных со стороны молодых строителей нового Китая.
Мы, конечно, потом в своей среде изрядно позубоскалили на тему беззаветной преданности китайских комсомольцев коммунистическим идеалам в вопросах житейской этики, но позднее, будучи через много лет в Китае, я даже немного позавидовал этим китайским парням (почему - расскажу после, чтобы опять не отвлекаться от студенческой темы).
* * *
Институт наш кто-то в шутку назвал англо-артиллерийским с горно-металлургическим уклоном. Шутки шутками, а в этом определении был заложен глубокий смысл.
В институте была военная кафедра, где готовились младшие лейтенанты запаса дивизионной артиллерии 122-миллиметровых гаубиц. Преподавательский состав сплошь состоял из полковников – участников войны, преданных делу служак, не допускавших никакой халтуры в обучении: контроль за посещаемостью занятий; педантичность в изложении материала, систематическая проверка уровня его усвоения, требовательность к внешним формам (опрятность в одежде, прическа, походка и т.д.) резко контрастировали с расхлябанностью, обычной для гражданских кафедр.
Правда, были некоторые исключения. Один из преподавателей, полковник Подкувка, любил рассказывать эпизоды из своей военной жизни, и его можно было «завести», задав наводящий вопрос, допустим: «А Вы воевали за границей?»