Оператор ответила сухим, скучным голосом.
— Это внучка Лайла Редмонда, — сказала Джулия. — Я бы хотела поговорить с ним, пожалуйста.
Пауза.
— Конечно, мисс. Одну минуту.
В трубке повисла тишина. Ей оставалось ждать, и она пыталась быть терпеливой, но вдруг испугалась. Знал ли ее дед о том, что скрыто за всем происходящим? Или от него действительно осталась одна бездумная оболочка, которую она помнила?
— Кто говорит?
На сей раз это был мужчина, и ему явно было не до скуки. Это был резкий и серьезный голос человека, привыкшего руководить.
Хорошо, она поддержит этот тон. Ее голос звучал твердо:
— Внучка Лайла Редмонда. Переключите меня на его комнату.
— Он спит.
— Немедленно разбудите его. Это важно.
Похоже, собеседник был ошеломлен. Его голос зазвучал четче.
— Простите, мисс. Таково распоряжение врачей. После того как погибла его дочь, ему стало хуже. Вряд ли он может говорить с кем-нибудь. По прогнозу докторов, вы сможете попытаться поговорить с ним через неделю. Я передам ему ваше имя. Которая вы внучка?
Джулия отставила трубку от уха и уставилась на нее. Должна ли она верить ему? Почему он хочет знать ее имя и которая она внучка? Потому что ему приказали следить и за ней? Она подумала над этим и решила, что у нее нет выбора. Она находилась слишком далеко, чтобы заставить этого человека делать то, что ей нужно, и ей не хотелось, чтобы он поднял тревогу.
— Это дочь его сына Брайса. Я позвоню через неделю.
Повесив трубку, она ощутила беспокойство и тревогу. Ждут ли ее в вестчестерском интернате? Джулия тихо обошла театральное фойе. Поднялась по ступенькам в квартиру, сварила себе чашку кофе.
И, размышляя, осталась в кухне. На столе лежал «вальтер». Она подняла его, рассмотрела и поняла, что Сэм был прав — она не обладает достаточными навыками, чтобы уповать на силу пистолета. Но это было лучше, чем совсем ничего, а в данный момент у нее ничего и не было.
Она взяла «вальтер» с собой в гостиную. Неожиданно ей стало холодно. Она надела пальто матери Сэма. Пальто согревало и давало ощущение, что Сэм где-то рядом. В новостях Си-эн-эн она увидела сюжет о собственном концерте в «Голливудской чаше» и услышала несколько слов о том, как ее разыскивают за убийство выдающегося нью-йоркского психолога. Быстро переключилась на какое-то игровое шоу, а затем на старую комедию. Проведя у телевизора около часа, она выключила его.
Обложка оставленной Сэмом книги была отделана синим бархатом, и там имелась фотография царя Николая II и его жены, императрицы Александры.
Она положила пистолет в большущий карман пальто и спустилась с книгой вниз. Села на нижней ступеньке, где сидели они с Сэмом, когда он наставлял ее, как пользоваться «вальтером». Она запахнула пальто и открыла книгу, написанную по-русски. Изгибы и наклоны букв кириллицы были красивы и занимательны, но совершенно нечитаемы. Она открыла первую фотографию. Как сказал Сэм, это была легендарная Янтарная комната.
От нее захватывало дух. Янтарь тысячи оттенков, от бледно-желтого до темно-красного и сочного коричневого. В настенных подсвечниках стояли высокие зажженные свечи, а напротив были зеркала с пилястрами, и свет отражался от этих зеркал, проникал в окна, играл на мозаиках, королевских гербах и завитках орнаментов, как будто они были живые и дышали лучистым светом. Она смотрела, ошеломленная, наслаждаясь янтарем и чудом, которое было сотворено из него. Какое счастье, что она может видеть. Неудивительно, что Сэм так стремился вернуть Комнату миру.
Она еще некоторое время разглядывала фотографию, а затем, смакуя, стала переворачивать страницы. Драгоценные камни, картины, скульптуры и другие произведения искусства, украденные немцами в Советском Союзе, были вывезены и выставлены напоказ в Кенигсбергском замке. Она выросла в богатстве и роскоши, всегда была окружена очень дорогими вещами, но их никогда не бывает достаточно. В великом искусстве есть что-то таинственное и по сути своей соблазнительное. Им никогда нельзя налюбоваться в полной мере, с каждым взглядом оно меняется и, в свою очередь, меняет вас. Это переплетение, которое дает зрителю возможность на одно сердцебиение заглянуть в вечность красоты, которой никто по-настоящему не может обладать.
И тут она увидела инкрустированный самоцветами ларец со сверкающими сапфирами, жемчугами и полудрагоценными камнями.
Она была потрясена. Не может быть...
В юности она слишком часто видела его. Многие годы именно в нем или в великолепной копии держали сигары, и стоял ларец на письменном столе ее деда Редмонда во флигеле в Арбор-Нолле.
У нее перехватило дыхание.
Со страхом она перевернула несколько страниц. И увидела...
Изумрудные серьги матери.
То были особенные серьги, за которые мать боролась в ночь убийства. Серьги, которые дед Остриан — Дэниэл Остриан — подарил матери в день ее свадьбы. Воспоминание об ужасной смерти матери, словно ножом, пронзило ее, но она постаралась взять себя в руки. Значит, оба ее деда обладали экспонатами из замка, в котором хранилась Янтарная комната...
Она перелистала еще несколько страниц. И оцепенела.
В тот же миг она попыталась отвести взгляд. Потому что с фотографии на нее сверкнуло кольцо с александритом.
Кольцо с великолепным зеленым камнем, а также с розеткой драгоценных камней в форме колокольчиков. Уникальное и прекрасное. Кольцо, которое спровоцировало ее слепоту в Лондоне...
Она захлопнула книгу.
Но было уже слишком поздно.
Тут же Джулия ощутила странный запах, который уже возникал раньше...
И вдруг она почти физически ощутила, как ее мозг закрывается. Отключается.
Темнота возникла на горизонте поля зрения. Она безжалостно надвигалась. Джулия попыталась отогнать ее. Но та черным туманом приближалась к ней. Холодная, пустая и неумолимая. Фойе стало растворяться в ней...
В груди запульсировало, и темнота закрывала все, как вороново крыло, отрезая от нее мир.
Теперь она знала то, чего не знала раньше. Кольцо, которое провоцирует ее слепоту, было из Кенигсбергского замка. Второй клад Гиммлера. Кольцо, которое заставляло ее мозг воссоздавать в подсознании травму, полученную от неведомого происшествия в ночь дебюта, было украдено из нацистских трофеев.
Что-то оборвалось у нее внутри.
Один миг. Она опять слепа.
15.58. ВОСКРЕСЕНЬЕ
ДЖОРДЖТАУН, ВАШИНГТОН
Сэм чувствовал себя виноватым. Он солгал Джулии. Он действительно собирался нанести визит директору в Силвер-Спринг, но не сразу. Сначала он хотел встретиться лицом к лицу с Винсом Редмондом. Во всем, что происходило, видна была рука Редмондов. Он не обсуждал это с Джулией, чтобы не тревожить ее.
Джорджтаун с его причудливыми домами времен федералистов[32] и королевы Виктории, большими ставнями, высокими деревьями и кирпичными тротуарами был одним из самых престижных районов Вашингтона, он просто излучал атмосферу больших денег и изысканности. Рядом с Сэмом лежал его девятимиллиметровый браунинг. Редмонду лучше было бы не раздражать его.
Подъехав к кварталу, где жил Редмонд, он осмотрелся вокруг, высматривая поблизости людей Компании, но улица была пуста. Он взглянул на номера домов. Он бывал у Редмонда в прошлом году, сразу после того, как Винс был назначен заместителем директора по разведке. То была одна из обязательных для посещения вечеринок с фирменными канапе и морем хорошей выпивки. Но сейчас он не был уверен, который из особняков является домом Винса...
Он повернул за угол, объехал квартал. Винс вместе со всей семейкой Редмондов должен за многое ответить, вне зависимости от степени своего участия — большой или малой. Покончив с Винсом, он собирался отправиться к директору и сдать их всех. Он готов был дойти с этим до Белого дома, если не получит быстрых и удовлетворительных ответов.
Он почувствовал прилив гнева. А затем пришел страх. Он испугался за Джулию. Многие годы произошедшее с Ирини в Восточном Берлине наполняло его чувством вины, тоски и потерянной навсегда любви. Но теперь он должен был стряхнуть с себя все это. Пережитое не должно туманить его рассудок. Как легко умирают люди, которых ты любишь.