Вы видели маленькие ручейки, которые с плясовой песенкой сбегают с гор? Они сбегают в долину и звонко журчат, весело щебечут о чем-то. А седые горы стоят, как всегда, безмолвно и грустно скрывают свои вершины в темных облаках.
Холодно стало. Вор и блудница прошлись раза два вдоль бульвара и опять сели. Задумались.
Печально и безнадежно рисовалась жизнь. Кто-то черным безжалостным углем чертил безумный похоронный рисунок. – Черный гроб, черной тканью перевитые, дымящие полупотухшие свечи, а в гробу человек. Нет, не человек, не тело его, а душа, его сердце, которое хочет счастья и жизни. А кругом – хор дьяволов в черных одеждах монахов – поет похоронные песни.
Высокая колокольня. Звонарь с длинным хвостом дьявола звонит к заупокойной обедне и, богохульствуя, ругается мерзкими словами. А на кресте колокольни сидит другой дьявол и весело смеется.
Жених и невеста входят в светлую церковь для венчания. Царские двери открыты, а в алтаре вместо св. престола стоит ложе разврата. На нем в священнической одежде сидит черный дьявол, болтает ногами и дразнит высунутым языком.
Тупеет и умирает душа. Безумно хочется того, чего нет…
Долго сидели они. Вдруг неожиданная мысль озарила его; он сказал:
– Тебя никто не взял сегодня. А ко мне ты пойдешь ли, красавица и сестра моя?
И подал ей руку.
Комната вора была на чердаке – маленькая и низкая. Старая кровать, трехногий стол, два табурета – вот все, что в ней было: больше ничего.
Вор и блудница пили вино из старых грязных стаканов, оно жгло их и что-то давно забытое воскресало в них…
Вот она быстрая студеная речка, мелкие камушки дрожать на дне ее, золотится на берегу горячий песок.
Сбросим-же одежды, войдем по-пояс в воду и будем весело брызгаться алмазносолнечными брызгами! Девочка, твои глаза – незабудки, твои волосы, как золотой шелк, мягкий и чистый, а какая маленькая у тебя ножка!
А ты, о чем задумался, курносый мальчуган? Плыви скорей за своей сестренкой, догоняй ее, а то далеко уплывет она от тебя – на самую середину реки!..
Не будем же задумываться, сбросим одежды! Будем, как дети… Еще можно жить…
Они поспешно сбрасывают с себя все до последней нитки, и нагие, как дети, нежно прижавшись друг к другу, опять садятся рядом, снова пьют.
Теперь весело звенят их голоса. Они разговаривают обо всем, но больше о прошедшем, так как только в нем – хорошее.
Вот вспомнили молодость, надежды, первую любовь… Остановитесь, воспоминания – не нужно дальше: там черный гроб и погребальные свечи, там оскверненный алтарь к хохочущий дьявол на куполе собора.
Не нужно – пусть живет молодость, торжествует любовь!
Их тела все теснее и нежнее сближаются, и вот – с благоговением, как бы совершая великое таинство, они вступают на свое брачное ложе.
Близится утро. Первые розовые его лучи проникают сквозь грязные окна и нежно улыбаются молодым обнаженным телам, молодым просветленным душам.
– Еще можно жить. Пойдем же, сестра, – будем жит и любить друг друга. Будем свободны и счастливы. Идем.
И на рассвете выходят они за город, в широкое поле. Идут туда, где алой обещающей полосой горит заря. Где-то звонят колокола к веселой праздничной службе… нарядной зеленью убрана церковь, и священник в белой непорочной ризе открывает царские двери.
Подымается солнце и равнодушно светит и правде людей и их лжи, а черный хромой дьявол подымается по скрипящим ступеням на колокольню – и еще торжественнее, еще веселее звонят праздничные колокола.
Миниатюры
Лоскуток бумаги
Она держала в руках бумажку, маленький лоскуток, на котором были написаны какие-то слова.
Он стоял против нее и хотел прочесть написанное. Ласково смеясь, он просил: «Дай – я прочту. Что такое?» Но с упорством, которое диктовали ей страх и стыд, она отказывала ему.
Они были муж и жена и нежно, и горячо любили друг друга. На этом маленьком лоскутке бумаги написала она несколько слов. Фразу, которая никому не интересна, даже ему, кого любила она, кому отдала свою жизнь и сердце.
Это была ее маленькая незначущая вздорная тайна – ничтожные маленькие слова, которые для всех, кроме нее, могут быть только смешны и непонятны.
И ни за что на свете не могла она отдать ему этого лоскутка бумаги, на котором, задумавшись, написала она эти слова.
А ему очень хотелось знать, что написано там, на этой бумажке, и, продолжая смеяться, с нежной полунасмешкой гляди на нее, отнял он у нее лоскуток бумаги.
Быстро прочитал он написанное, и расхохотался: смешны ему были маленькие ничтожные слова, маленькая глупая фраза, и весело рассмеялся он.