Утром, на пути из дома в Театралку, в метро при переходе с одной станции на другую, он вдруг увидел во встречном потоке людей бредущую вдоль стены хорошо одетую пожилую женщину, почти старушку. Он видел её всего-то секунд пять до того, как миновал, но успел разглядеть, что в её словно бы слепых глазах, глядящих в пространство прямо перед собой, стояли слёзы. Желание подойти к ней и спросить: «У Вас что-то случилось? Я могу Вам чем-то помочь?» - пронзило его душу и в этот момент он с кем-то столкнулся, поднял взгляд и... Это лицо... На короткий миг ему показалось, что это она, та, которую он провожал - если это можно так назвать - на вокзале несколько месяцев назад, и сердце его ухнуло куда-то вниз, а в пустоте на его месте вспыхнуло северное сияние. (Вы когда-нибудь видели это фантастическое светопреставление? Если да, то тогда вы поймёте, что он почувствовал в ту минуту.) Это лицо... «Извините», - произнесла девушка, и вот её уже не стало перед ним. Сердце вернулось на своё место, когда он влился вместе с толпой народа в вагон электрички, но звенящая пустота внутри не исчезла, и до самой Академии переливалась невероятными цветными огнями.
Теперь, лёжа в постели на перевале двух суток, он улыбался, перебирая в памяти эпизоды и моменты той недели минувшей осени, когда она - та, которую он приехал проводить на вокзал вопреки её просьбе не приезжать, - была рядом с ним.
Она, как и обещала, написала ему по интернету, что доехала нормально, без происшествий. Потом они переписывались около месяца или полутора - именно после этого он теперь, приходя вечером домой, каждый раз проверяет электронный почтовый ящик, хоть и старается сам себя убедить в том, что делает это просто так, без задней мысли: «Вдруг она всё-таки напишет ещё?». А затем у неё что-то произошло, и она оборвала их виртуальную связь, попросив ей «пока не писать».
«До особого распоряжения», - вспомнилась ему теперь фраза из недавно прочитанной книге о Сталинский лагерях. Такая запись - «до особого распоряжения» - делалась в личных делах бывших лагерников, которые после отбытия срока оставлялись в тех же краях в ссылке, и запись эту можно было смело трактовать как «навечно». Но тогда, в момент прочтения её последнего сообщения, пришедшего из глубин Сети, он подумал о другом. «Должно быть, крен корабля её семейной жизни стал выправляться», - подумал он тогда.
Нет, она не была замужем, но жила у себя в Краснодаре в гражданском браке с каким-то парнем. Именно поэтому, и ещё потому, что у него тоже была подруга, полтора года назад они лишь посидели в кафе у Дома Кино, хотя уже тогда ощущали то необъяснимое и неодолимое чувство, которому в полной мере отдались в те волшебные семь дней минувшей осени, благо подруги у него уже не было (Эрот выполнил-таки своё обещание-угрозу), а она, по её словам, находилась в состоянии близком к прекращению всех отношений со своим гражданским мужем.
Он вспомнил, как они первый раз поцеловались через столик в кафешке на Восстания. «Я плохо целуюсь», - с шаловливой улыбкой сказала она, когда их уста перестали соприкасаться, но не отодвинула своего лица. Её лицо... Так близко, так сказочно близко... «Такие губы не могут не любить целоваться», - ответил он ей и сам себе удивился: «Неужели у меня получился комплимент?». А она улыбнулась и вновь потянулась губами к его губам.
Воскрешение своих ощущений в момент того былого поцелуя, разбудили спящего у него внутри демона голода плоти, и он глухо застонал, перекатываясь на живот и стискивая в объятиях подушку, словно бы намереваясь её задушить. Но через минуту он сумел взять себя в руки и вновь перевернулся на спину, заставляя тело расслабиться, остыть. Это далеко не всегда удавалось, - тело не желало слушаться разума, - но на сей раз сжигающее мозг желание отступило, демон, едва пробудившись, до поры до времени задремал вновь. До поры до времени...
Так отходил он ко сну, и последняя «картинка», промелькнувшая в его затухающем сознании, была почему-то повторением первой, с которой он лёг в постель: бредущая вдоль стеночки в переходе метро старушка, подносящая платок к лицу, на котором проступала душевная боль; а мимо неё шли люди и словно не замечали того. «Город. Сотни тысяч людей. И среди этих тысяч ты можешь быть как в пустыне».