Так стоял он один на этом этаже, с которого бетонщики уже ушли вверх, а каменщики снизу ещё не добрались. Он был один в этом городе, в котором родился и вырос. Он был один на границе лета и осени года 2004 от Рождества Христова. Может быть именно этим объясняется то, что мысленно он обращался к ветру, который точно жеребёнок-двухлетка метался по сотам сборного монолита, словно к другу, словно к живому человеку: «Не знаю на сколько ещё меня хватит. Неужели(?!), разве(?!) это жизнь?! 90% своего времени я провожу на работе, которая мне не приносит никакого удовлетворения: ни морального, ни материального. Тогда логичен вопрос: зачем мне такая работа? зачем мне такая жизнь?» И он просил ветер забрать его с собой, в эту бледно-голубую бескрайнюю степь, уходящую за горизонт, забрать туда, на южные окраины России, где, как ему казалось, жизнь его станет жизнью, а не существованием. «Примут ли меня обратно, несмотря на уже не идеальное зрение? Мне не следует этого делать, потому что я могу остаться калекой? Потому что вновь посею непреходящую тревогу в сердце матери? Потому что тем самым могу оставить свою дочь, которая и так-то видит меня раз в неделю по выходным, вообще без отца? Всё, ну буквально всё против меня! Против того, чтобы я куда-то поехал. Но бог мой! Неужели мне суждено жить так, как я живу сейчас?! Я не знаю, быть может, оказавшись на Кавказе, я пойму, что ошибался, что разницы нет: что там, что здесь, - а может быть даже пойму, что совершил ошибку, вернувшись в армию, но жить вот так, как сейчас, и никак не пытаться что-то изменить, это... это... это равнозначно добровольному захоронению заживо!»
- 6 -
Крик станций: останься!
Вокзалов: о жалость!
И крик полустанков:
Не Дантов ли
Возглас:
«Надежду оставь!»?
И крик паровозов.
«Крик станций» М.Цветаева
Но так уже устроен наш мир, что попасть в волшебную страну Вечной Весны можно только транзитом. И нет смысла просить машиниста поезда жизни задержаться ещё на один день, ещё на один час. И горе тому, кто вдруг решит, что раз машинист не внемлет его мольбам, то пусть катится ко всем чертям без него, ибо едва последний вагон скроется из вида, как подует холодный ветер и забушует в садах бело-розовая метель из лепестков, сорванных с цветущих дерев. И не во власти человеческой водворить на место даже один из них. И осознает оставшийся, что этот чудесный сад простирается не от горизонта до горизонта, а является лишь оазисом в безводной пустыне обыденности. И увидит оставшийся, как пустыня поглотит этот оазис. И горько пожалеет он тогда, что не уехал во время оно, ведь если бы он послушался призывного и тревожного паровозного гудка, то навечно сохранил бы этот сад в своём сердце и, кто знает, быть может, ещё вернулся бы сюда, а так - возврата не будет. Нет, пустыня поглотит сад-оазис не навсегда, рано или поздно он восстанет из её недр, как птица Феникс из пепла, только где-то в другом месте, и тому, кто видел его смерть, в него уже не будет хода. Никогда.
Но моим героям это не грозит. Они пока ещё не настолько «заболели» друг другом, чтобы самовольно продлевать свой транзит.
.................................................................................................................
Она уехала через неделю.
- Во сколько у тебя поезд? - спросил он, когда они встретились утром в день её отъезда.
Она ответила.
- Хочешь, я приеду тебя проводить?
- Я тогда вообще никуда не уеду, - улыбнулась она, а потом мягко добавила, отрицательно покачав головой: - Не надо. Я этого не вынесу. - Она тряхнула головой, словно бы сбрасывая с лица вуаль грусти от предстоящей разлуки. - Давай лучше расстанемся как обычно, так, словно завтра встретимся опять.
- Да, наверное так будет лучше.
Он согласился с ней, но чем ближе был вечер, тем неспокойней становилось у него на душе. Он всё понимал, но понять, ещё не означает принять, и в конце концов он выбросил из головы все доводы «за» и «против» - выбросил вообще все мысли! - и просто сделал то, в чём испытывал такую же потребность, как в воздухе.
Приехав на вокзал, он нашёл её поезд и позвонил ей по сотовому.
- Привет.
- Привет. - В её голосе звучало лёгкое удивление и - или мне это только кажется? - ещё более лёгкая надежда.
- Ты уже села?
- Да. А ты что делаешь?
- А я вот не смог удержаться: приехал тебя проводить.
- Ты что, здесь?! На вокзале?
- На вокзале.
- Где?
- Стою перед твоим вагоном.
- Ты шутишь?!
С этими словами она вышла из купе в коридор и увидела на платформе его; и мир вокруг изменился.
Он стоял, а мимо него шли люди, тоже, наверное, кого-то провожавшие на этот поезд, и мимо неё по коридору проходили пассажиры, тоже, наверное, кого-то оставляющие в этом городе. А они стояли, разделённые толстым оконным стеклом и соединённые телефонной связью, и видели только глаза друг друга, как во все те семь дней, что длился их транзит в стране Вечной Весны.