Вам в свою очередь, остается проявить личные достоинства и изрядную долю упорства. Я Вам прямо говорю, ошибаться в Вас, я не намерен. И тогда тайные рычаги и пружинки сей забавной игры станут понятными и естественными. А игра и есть наслаждение жизнью.
Но более прочего молодой человек, берегитесь растратить запас желаний. Это самое страшное из того, что может приключиться. Помните маленькую подробность, и я гарантирую Вам большое и не лишенное приятности будущее.
Сняв с груди белую кружевную салфетку, Кот скомкал ее и бросил на стол. Разговор был окончен.
О чем ты?
Бесконечная равнина в белотелой мгле. Перестук вагонных колес, перезвон чайных ложек в стаканах... За стеклом чуть светятся окна в хатах. Чуть вьются дымки над ними.
Бесконечная долина холода и капельки тепла, отгороженные от нее скорлупками. Как жить в ней? Как можно жить? Чему удивляться, чем измерить часы, минуты, десятилетия? Разве здесь можно смеяться, надеяться, верить?
Бесконечная равнина, сгусточки жизни не заметны на тебе, но они есть. И может быть это главное.
Лента
Где-то там, разматывались огненные кольца, а пассажиры заняты только собой. Трамвай уныло стонал, неторопливо покачиваясь с боку на бок. Стоя на задней площадке, я наблюдал, как две стальные полосы убегают от него, и жизнь казалась мне бесконечной.
Неожиданно кто-то сдавленно вскрикнул: - Лента! Ничего не понимая, я обернулся на голос. Лица окружающих застыли в нарастающем ужасе ожидания. И только молодой мужчина в белом плаще - балахоне истерически смеялся и бил по поручням впередистоящего сидения. Никто из них не хотел оборачиваться. В этот час неотвратимая судьба выбирала одного из нас.
И опять я смотрел сквозь стекло. Настигая трамвай, дымя и рассыпаясь искрами, совсем рядом, раскручивалась огненная, плотная спираль. За ней тянулся горящий, постепенно затухающий след. Вот уже начинало слепить глаза. Звякнуло разбитое стекло, и что-то взорвалось.
Я открыл глаза. Трамвай стоял. Но внешнее стало невидимым. Все вокруг оказалось заляпано черной, липкой, приторно пахнущей трупной сажей. Меня вырвало, и только после того я заметил, что нет среди нас молодого, смеющегося человека.
День ото дня окружающее переполняла безнадежность. Почти не встречалось радостных лиц, и только дети сопротивлялись нарастающей подавленности. Остальные надели черные маски смирения и суеты.
Сначала город наводнили слухи, а настоящее положение удавалось скрывать пока существующим властям. Затем лента разорвала мэра прямо на одной из торжественных церемоний. Паника, охватившая присутствовавших, принесла еще большое число жертв. Мечущееся люди попадали под ленту, наступали на ее хвост, давили друг друга.
Уже тогда стало ясно, что помешать ей нельзя. Сгусток ненависти в бешеных, нечеловеческих желаниях не знал преград, и город сдался. Смерть превратилась в обыденность, она не возмущала никого. Апатия и покорность охватили большинство обитателей.
Уехать оказалось невозможным. Тех, кто пытался бежать, находила лента. И как-то незаметно на улицах города, появился новый тип людей. Угловатые, в черной одежде, они со сладострастием доглядывали за всем и вся. Они знали - тот, кто им не понравится, будет немедленно наказан необъяснимой и ужасной силой ленты.
Поговаривали, что в мэрии давно сидят лишь наместники ленты на Земле.
Это была самая жуткая и интересная игра. От нее не спасут даже родители. Мы прятались от угловатых, а они не всегда обращали внимание на крикливых подростков. Двое в черном сосредоточенно копались в мусорном баке. Темняки преклонились туловищем вниз, почти по пояс. Вот бы подтолкнуть их тощие задницы.
Лео как водится, подначивал меня. Он заводила. Холодное, белое лицо и бескровные губы. Лео не умел смеяться. Только гаркал отрывисто, зло и сухо. Его мать забрали угловатые. Я видел ее. Лоб перетянут черной, кружевной косынкой. Взгляд пустой и до боли равнодушный. Она не следила за сыном. Тот стал настоящим оборванцем, грязным и вечно голодным.
Лео правда хотел их толкнуть. Я напугался. К ним опасно подходить. Возьмут и задушат. Темняки как фантомы, ничего не соображают. Но Лео тоже плевать. Тогда я поднял и запустил в их сторону камень. Попал точно в железный бак. Грохоту...
Темняки опрокинулись рожами в мусор. Вылезли, держались ладонями за уши, выли в голос как волки. Надо бежать, но мы смотрели, смотрели, будто заговоренные. Нас заметили, и мы кинулись вон. Начиналась погоня.
Кучка ребятишек, что есть духу мчалась вперед. Нас несколько пацанов и одна девчонка. Черные шли по нашим следам, и мы холодели каждый раз, когда попадали в поле их зрения. Бежали давно известными ходами, используя лабиринты полупустых домов, дворов и квартир.
Город казался вымершим. Но нет, убитых не так много, просто живыми полностью и всецело владело безразличие. Пребывая в серой будничной пелене, они даже не закрывая глаз, не видели детских игр.
Угловатые сужали кольцо, двигаясь короткими перебежками в обходную. Их набралась целая куча. Мне рассказывали, что как-то темняк заглядел пацана до смерти, когда тот не смог больше бежать. Выход один - рассыпаться, но только парами. Боялись одиночества, как самого ужасного. Мне досталась девчонка.
Двор оказался глухим, такой невезухи еще не выпадало. Чердаки отдельные, между собой не соединяются. К тому же при мысли о темноте и паутине углов бросало в дрожь. Единственной надеждой оставался богатый, но еще недостроенный дом с колоннадой.
Мы летели вдвоем, дергая по очереди дверь за дверью. Вертикальные тени от колонн считали наши шаги. Незапертыми оказались сразу две. Выбрали ту, за которой светлее.
Теперь оставалось найти комнату и отсидеться, пока черные не уйдут, сбитые с толку. Но болела голова, и пугала необычность дома. Он не был доделан. Но похоже, его часто посещало множество людей. Полностью отсутствовали жилые комнаты.