Тот факт, что у Паскаля появилась молоденькая пассия, причем так скоро, изумил Габриэлу. Странное совпадение, что им одновременно было уготовано попасть в любовную ловушку.
– Кто же она? – спросила Габриэла, стараясь ничем не выдать своего волнения.
– Я не знаю, – ответила Николь. – Она, как говорят, новый фоторепортер, взятый в редакцию с испытательным сроком. Как ты называешь это?
– Стажер, – ответила Габриэла, слегка удивленная, что в нью-йоркском отделении хорошо знали об ее отношениях с Паскалем.
– Стажерка… – со значением повторила Николь. – Из этого факта, Габриэла, можно извлечь два урока. Первый – стареющая женщина рядом с мужчиной моложе ее возрастом выглядит еще более смешной. И второе: единственное, что остается на долю женщин нашего возраста, – это работа. В ней мы можем черпать уверенность в себе и получать удовольствие.
Николь Лонже не всегда рассуждала подобным образом. Было время, когда она жила только ради мужчины. Ее единственным стремлением было сделать этого человека самым счастливым на земле. Она была готова удовлетворять каждое его желание и прихоть, отбросила в сторону свои надежды, интересы. В итоге он бесцеремонно бросил ее ради молоденькой девицы.
Правда, в этой обыкновенной истории обнаружилась и положительная сторона. Этот мужчина случайно оказался владельцем огромного издательского концерна, в который входила и «Парижская хроника». Николь хватило ума в качестве отступного потребовать заключения контракта, который обеспечивал ей должность главного редактора нью-йоркского отделения редакции, и эта сделка оказалась куда более выгодной, чем единовременно выплаченная сумма. В результате она сохранила чувство собственного достоинства и приобрела работу.
Надо отдать ей должное – выучилась она быстро, на ходу впитала необходимые знания и опыт руководства подобным изданием, так что вскоре все забыли, что начинала она совсем недавно и с нуля. Теперь в свои сорок пять – а выглядела Николь лет на десять моложе – она дотошно и вдумчиво руководила порученным ей изданием. И к тому же очень профессионально.
Николь внимательно оглядела Габриэлу, потом посоветовала:
– Тебе следует покороче постричь волосы. А то ты слишком похожа на Брижит Бардо. Хотя, впрочем, ты и так замечательно выглядишь, просто сияешь, ma cherie. По-видимому, этому мужчине удалось сделать тебя капельку счастливей.
Габриэла немного смутилась, на щеках выступил легкий румянец.
– У меня сейчас нет времени думать о стрижке. – Она постаралась уйти от разговора.
– Знаешь, я не хотела говорить об этом, потому что это идет вразрез с моими намерениями, но Париж буквально ежедневно бомбардирует нас факсами. Они с нетерпением ждут твоего возвращения. Они поддержали идею подобных фоторепортажей и уже выделили средства на них для осенних и зимних выпусков журнала. Итак, что мне делать? Давать им факс о твоем возвращении?
Габриэла помолчала – ей требовалось время осознать, что она еще не потеряла работу, что о ней, оказывается, помнят и она еще кому-то нужна.
– Я не могу с уверенностью сказать, пока Дина не выйдет из больницы. Может это подождать еще несколько дней?
– Ничего страшного, мы заставим их подождать.
– Проблема в том, – поделилась Габриэла, – что Дине, как только она выйдет из больницы, необходим небольшой отдых. Около недели… Я очень хотела бы побыть рядом с ней, может быть, чем-нибудь помочь…
– Да, но захочет ли она, чтобы ты была с ней в это время?
– Кто знает?
– Габриэла, послушай, – настаивала Николь и иронически пощелкала языком. – Даже для цвета лица бывает полезно исповедаться перед подругой.
Габриэла улыбнулась – ей припомнилась привычка французов определять внутреннее состояние человека по цвету лица.
– Ты все-таки настоящая француженка, хотя столько лет прожила в Америке. Эти последние десять дней – что-то невероятное, мучительное и ошеломляющее. Одним словом, горячие выдались денечки, и, поверишь, в голове полный сумбур. Я не знаю, за что схватиться…
– Знаешь что, давай-ка выпьем по бокалу шампанского, оно нас слегка развеселит, – предложила Николь. – Правда, я расплачусь за это бессонной ночью. К сожалению, то, что улучшает цвет лица и исцеляет душу, вредно для печени… – Она выразительно похлопала себя по правому боку.
– Может, не стоит? – засомневалась Габриэла. – Не говоря уж о том, какой вред будет нанесен твоей печени и моей голове, сегодня я еще приглашена на обед.
– Кем? Любовником? – лукаво протянула Николь.
– Другом, – поправила Габриэла, предпочитая использовать более скромное американское выражение. – Хотя мне кажется, что в Америке это означает одно и то же.
– И слава Богу, ma cherie. Ты же знаешь, что все наши любовники, перестав быть друзьями, в финале становятся врагами.
– Ты начиталась статей в собственном журнале, – легкомысленно заметила Габриэла.
В этот момент в кабинет главного редактора заглянула секретарша.
– Господин Бурже на линии, – сообщила она.
– С кем он хочет говорить? – спросила Николь.
– С вами, но, когда я сказала, что вы беседуете с Габриэлой, он переменил решение и просит тебя. – Она глянула на миссис Моллой.
– Вот и прекрасно! – Николь легонько потянула Габриэлу за рукав. – Пойдем-ка в пустой кабинет, там ты сможешь спокойно поговорить. Знаешь, Паскаль сейчас занимается сбором материалов для твоей истории в Бургундии, – торопливо пояснила она. – Саша, любовница мужа Марианны, вчера ночью родила.
– Неужели? – удивилась Габриэла.
– Да, – сказала Николь, – более оскорбительного отношения к памяти Марианны, знаменитой кинозвезды, хозяйки дома, трудно себе представить. Только не ссылайся на меня, – торопливо добавила она. – Ведь мы же французы и выше всякой сентиментальной ерунды.
– Паскаль, ты меня слышишь? – спросила Габриэла сквозь потрескивания международного кабеля.
– Отлично, будто ты говоришь из соседней квартиры. Как дела? Как прошли похороны?
– Печально.
– А твоя дочь?
– Дина попала в автокатастрофу, но сейчас поправляется.
– Какой ужас! – воскликнул он. – Ничего серьезного?
– Ничего серьезного. – Ей менее всего хотелось сейчас говорить о Дине и выслушивать его рассуждения по этому поводу.
– Слава Богу! – В его голосе послышалось облегчение. Теперь он мог перейти к главной теме их разговора.
– Ты видела материал?
– Да, он мне понравился.
– Знаешь, похороны Марианны были невероятны. Там присутствовали все, от мадам Помпиду до Алена Делона. Даже женщина, которая продавала ей овощи в Париже, и садовник из загородного дома. Весь свет!
– Замечательно, – без всякого выражения сказала Габриэла.
Паскаль на другом конце провода несколько раз кашлянул.
– Николь уже сказала тебе, что в редакции решили сделать несколько снимков младенца на обложку для выпуска на следующей неделе? Одного этого будет достаточно, чтобы привлечь читателей и завершить всю главу потрясающим эпизодом.
– Не могу поверить, что Анри позволил себе подобную выходку. Сразу после похорон жены. Ведь месяца не прошло с ее смерти.
– Не глупи! Мы не можем подобным образом бросить наших читателей. Они имеют право наблюдать за началом новой жизни.
Типично по-французски, отметила Габриэла про себя, – ловко связать концы с концами. Король умер, да здравствует король или любовница, или ребенок! Смотря кто подходит к данной ситуации. И здесь нет вины Паскаля – ответственность, скорее, лежит на взрастившей его культуре. Он вырос в стране, в которой одним из главных вопросов являлся вопрос усвояемости пищи и связанные с этим проблемы, вплоть до повышения температуры при длительных запорах. Это была единственная забота, которая могла до глубины души взволновать среднего француза.
– Кто будет делать снимки? – спросила Габриэла.
– Анна-Мария Фонтэн.
Отчасти Габриэла порадовалась за молодую женщину, которой наконец выпал шанс проявить себя в настоящем деле. В то же время Габриэла испугалась, что этот дебют повлияет на ее собственную карьеру. Скольких трудов стоило ей добиться своего положения во Франции! Анна-Мария была высокой блондинкой двадцати пяти лет, скуластой, узкой в бедрах, широкой в плечах. Типичная фигура француженок, так ловко схваченная Кристианом Лакруа в его моделях, когда созданные им жакеты разошлись по всему миру. До того как она стала ассистенткой Габриэлы, Анна-Мария ходила в кожаных брюках и шелковых рубашках и занималась тем, что ухаживала за собаками. Еще один пример французского равнодушия к признанным авторитетам, когда, с одной стороны, каждому предоставляется шанс стать кем-то, а с другой – резко понижается уровень профессионального мастерства. Здесь каждый может утверждать, что является писателем, если его книги кто-то покупает; или журналистом, если его статьи заметил хоть какой-нибудь критик; или фотографом, даже если снимки слабы технически и скверны по композиции. Подобные «творцы» возможны только во Франции…