Мальчики съели немало, но от десерта отказываться не собирались. Все трое выбрали жареные бананы и рулет с корицей.
Дина заплатила по счету, а потом спросила Джорди, не зайдет ли он к ней в номер. Они попрощались с его друзьями, которые от души поблагодарили Дину за ужин.
Дина и Джорди поднялись в номер. Они сели на диван.
— Ну, и как дела в школе? — спросила Дина. — Только честно.
Это был не просто дежурный вопрос. Здесь учились дети разных национальностей, но у мальчика с арабской фамилией могли возникнуть особые трудности — не такие, как у немцев, итальянцев или японцев.
— Мам, я тебе уже говорил, все нормально.
— И никто не донимает тебя тем… что ты араб?
Какая же у Джорди очаровательная улыбка! Как мог Карим отречься от собственного сына?
— Не так, как ты думаешь, мама. Некоторые несут всякую… чушь. И иногда мне кажется, что я обязан защищать весь арабский мир, хотя сам я нигде, кроме Иордании, не бывал. Но я справляюсь. Знаешь, в этой четверти я надеюсь на пятерку по истории. Я много выступал на уроках.
— Да? И о чем же ты говорил?
— О терроризме. О палестинском вопросе. О демонстрациях в Иордании, Египте и других арабских странах.
Теперь настал Динин черед улыбаться. В Нью-Йорке Джорди не интересовался политикой, ни внутренней, ни внешней. Странно, подумала она. После того как Карим отверг сына, мальчик ведь мог отвернуться от всего арабского, а получилось наоборот.
— Мне иногда приходилось так отчаянно спорить. И что удивительно, не только с евреями.
— Джорди, мне надо тебе кое-что рассказать.
— Я уже догадался, — сказал Джорди. — По телефону у тебя был такой странный голос.
— Речь идет о твоем отце.
— Что еще он выкинул? — спросил Джорди. Голос у него был грустным.
Она ввела его в курс дела, стараясь говорить не слишком эмоционально.
— Сукин сын! Вот ведь сукин сын!
Она обняла его, прижала к себе.
Но он отстранился:
— Это я во всем виноват! Он из-за меня тебя бросил.
— Нет, Джорди, ты ни в чем не виноват.
— Виноват. Все было прекрасно — до того как я… До того как я сказал ему, что я гей. Он меня ненавидит, а не тебя. Он наверняка бы предпочел, чтобы его сын умер, лишь бы не был геем.
— Не говори так, сынок, любимый! Даже думать так не смей!
— Ну да, не говори… Но я знаю, что это так.
— Не так! — возразила Дина.
— Я помню, как он в тот день на меня смотрел. Словно хотел меня убить. А ты вела себя так, словно он просто рассерженный отец. Словно сын разбил отцовскую машину и папаша взбеленился. Но все гораздо хуже, и ты прекрасно это знаешь. А теперь он вообще уехал!
Дина вздохнула. И снова попыталась обнять сына:
— Все не так просто, Джорди. Да, действительно, в тот день твой отец был очень расстроен. Но и до этого все было далеко не так гладко. У нас с ним давно уже были проблемы.
— Да? — недоверчиво спросил он. — И какие же?
Она не хотела обсуждать это с Джорди, но другого выхода не видела. Ей нужно было убедить сына, что не он причина их с Каримом разрыва. Во всяком случае, главная причина — не в нем.
— Мы с ним слишком разные. Быть может, это не бросалось в глаза… — Да, подумала она, со стороны это было почти незаметно. — Но твой отец считал, что мы не можем прийти к согласию.
— Но ты мне ничего не говорила…
— Ну, например, я хотела работать, а твой отец требовал, чтобы я сидела дома.
— И это так важно?
— Нет. Но он хотел, чтобы мы жили так, как принято у него на родине, а не по-американски.
Джорди озадаченно смотрел на нее:
— Ты хочешь сказать, что он вдруг решил, что не может с нами жить, потому что мы американцы?
Она покачала головой:
— Он это не вдруг решил. Думаю, он давно размышлял на эту тему.
Джорди слушал очень внимательно.
— Наверное, все началось после одиннадцатого сентября, — сказала наконец Дина. — Столкновение двух культур — арабской и американской. Он выбрал арабскую.
— Господи, — пробормотал Джорди. — Какая глупость!
Она слабо улыбнулась:
— Пожалуй…
Офис Грегори Эйнхорна находился на Третьей авеню, в районе Сороковых улиц, в здании, где располагалось множество всяких фирм. Секретарша лет пятидесяти в серой шелковой блузке спросила, как представить Дину, и сказала, что мистер Эйнхорн освободится через несколько минут. Спокойная, деловая атмосфера офиса вселяла уверенность в том, что работают здесь четко, умело и надежно.
Эйнхорн вышел из кабинета.
— Миссис Ахмад? — спросил он.
Дина сама не знала, кого она ожидала увидеть — Хамфри Боггарта, Шона О’Коннери? — но Грегори Эйнхорн не походил ни на того, ни на другого. Лет тридцати пяти, коренастый, с квадратной челюстью — он выглядел так, словно совсем недавно сменил спецназовский зеленый берет на деловой костюм.