– Ты стала много пить.
– Ты стал много жаловаться.
Мария одним глотком осушила половину бокала. Амрам не узнавал свою жену, но прекрасно знал, почему она так себя ведет. Мария поставила вино и пристально посмотрела на мужа.
– Я буду накрывать третью порцию до тех пор, пока руки меня слушаются. Если Сара вернется, – она запнулась и потянула воздух носом, – она должна видеть, что её всегда ждут дома любящая мать и горячий ужин.
– И отец, – добавил Амрам.
– Отец? – она грозно посмотрела на мужа, – не из-за тебя ли её сейчас нет рядом? Не из-за твоего ли упрямства мы лишились уже второго ребенка?
– Я не мог принять этого Джона, ты же знаешь.
– Ты думаешь только о себе и своих дурацких убеждениях.
– Они не… – Амрам начал было спорить, но осекся, дабы не зарывать себя еще глубже в яму непонимания. Он тяжело вздохнул и развалился на стуле.
– Всю свою жизнь я пытался делать всё, что бы моя семья была счастлива, а в итоге всё становиться только хуже. Я просто хотел сделать всё правильно…
– Правильно еще не значит хорошо.
– Наверное.
Амрам взял бутылку и налил свой бокал до краёв. Отхлебнув, он поморщился.
– Кислятина.
Супруга поднесла бокал к лицу и взболтала содержимое, – В Америке нет хорошего вина, – печально сказала Мария.
– А в Европе нет мира. Сегодня Германии напала на Польшу, а значит, уже совсем скоро в это втянется Англия и Франция. Кажется, началась еще одна мировая война.
Мария подавилась вином и безумными глазами посмотрела на мужа.
– Что? Ты серьезно?
– Серьезно. Едва прошло двадцать лет, а наша родная страна опять развязала войну против половины мира, – неожиданно он слегка улыбнулся, – но теперь, мы далеко.
– А как же… как же Мозес! – запротестовала Мария. Амрам с укором посмотрел на неё.
– Его воспитывали другие люди, едва ли ты теперь узнаешь его.
– Он наш сын!
– Даже если он еще жив, он рос в семье того нациста, ты хоть представляешь кем он мог стать?
– Что значит, если он еще жив?
– Эти новости часто не доходят до нас. Но мне известно, что твориться в Германии. Просто я не хотел тебя расстраивать.
–Говори! – она встала и облокотилась на стол, сверля взглядом супруга. Он рассказывал ей о погромах, еврейских гетто и ссылках, а Мария изумленно, раскрыв рот, слушала, и не желала верить его словам.
– Почему? Почему об этом неизвестно? – дрожащим голосом шептала Мария.
– Не знаю. Правда, не знаю. Они не стеснялись говорить об этом во всеуслышание, с трибун перед толпой, в газетах и буклетах, но когда взялись за дело, наверно поняли, что некоторые вещи нужно делать в тайне, – он поправил воротник рубашки. – Многие даже не знают, что с ними будет, когда их толпой грузят в тесный вагон поезда и увозят на восток.
– А ты? Ты-то откуда знаешь?
– У меня остались свои люди в Германии. И всё на этом. Больше я не скажу ни слова.
Скрепя стулом Амрам встал из-за стола, так и не притронувшись к ужину. Он пошел в душ смыть выступивший от волнения пот и хотел поскорее лечь спать.
Мария в оцепенении стояла у стола, а в уме зрели беспокойные идеи.
***
Амрам поднимался по лестнице, шаркая замшевыми ботинками. На площадке замерцала лампочка и раскаленная спираль, в последний раз вспыхнув, погасла. Мужчина выругался и стал на ощупь открывать замок.
Необъяснимая тревога овладело его умом и телом. В квартире царила тишина, а с кухни не доносился запах ужина. Жизнь в леденящем сумраке замерла в томительном ожидании. Пройдя в зал, Амрам увидел листок, прижатый хрустальной вазой, а рядом лежала авторучка, истекающая чернилами. Глаза его широко раскрылись, а дыхание участилось, когда буквы сложились в слова.
Амрам пробивался через толпу эмигрантов на уходящей в сумерки пристани. Корабли прибывали в измученный город забитые человеческими судьбами, а отплывали почти пустыми. К одному из них Амрам подбежал, но лишь ступив на трап, путь ему преградил мужчина с подкрученными усами и решительно потребовал билет.
– Мне никуда не надо плыть! Просто посмотрите, есть ли в ваших списках Мария Циммерман.
– Это информация конфиденциальна, сэр, – с напыщенностью ответил усатый контролер. Амрам всё понял и потянулся во внутренний карман пиджака. В лучах закатного солнца появилась бумажка в один доллар и глаза контролера оживились.
– Повторяю, это информация конфиденциальна, – проговорив по слогам последнее слово, видимо немало дней заучивая его перед зеркалом, мужчина с закрученными усами набивал себе цену. Амрам немедля сунул руку в пиджак и вынул помятую купюру в пять долларов.