Сержант отбросил пустую коробку и встал в классическую позу стрелка, слегка согнув локоть. Его рука резко дергалась, когда он спускал курок. Харви пытался догнать поезд. Цепочка красных муравьев все тянулась за ним по снегу, и стало ясно, что это крошечные капли крови, разносимые ветром. Капитан высунулся из передней дверцы «Волги» и тоже стрелял в Харви из большого пистолета. Ему никак не удавалось прицелиться, потому что машина прыгала вверх-вниз по глыбам льда, старым шпалам и разному хламу, набросанному вдоль пути.
Поезд громыхнул и дернулся. Харви почти догнал его, но теперь поезд снова удалялся. Машина остановилась там, где автомобильная дорога резко уходила в сторону от железнодорожного полотна. Сержант перестал стрелять. Он одиноко и неподвижно стоял на снегу с пистолетом в вытянутой руке и со склоненной набок головой, как у испорченной Статуи Свободы. Он целился в вагонную дверь. Харви все равно придется лезть по металлическим ступенькам, и когда его рука дотянется до поручней, он будет вытянут в полный рост — отличная мишень даже для пистолета. Поезд снова притормозил, Харви очутился рядом с вагоном и потянулся к поручню. Я хорошо видел, как сержант выстрелил. Пистолет подпрыгнул в его руке почти без звука и дыма.
Он быстро выстрелил несколько раз, не ожидая результата от первой пули. Думаю, Харви не подозревал, что его ждет на ступеньках вагона. Ему повезло. Он поскользнулся. Поскользнулся на шпале или споткнулся о дорожный костыль и растянулся в снегу. Это была редкая удача. Теперь мне стало трудно наблюдать за ним из окна, но когда он выбрался из вмятины в рыхлом снегу, я увидел, что один его локоть красен от крови, а по груди течет содержимое разбитых яиц. Сержанту потребовалось всего десять секунд, чтобы вынуть пустую обойму, извлечь из кармана новую, вставить ее в пистолет и скова встать в удобное для стрельбы положение, но Харви хватило и этого. Он втиснулся в открытую дверь вагона и вполз в тамбур. Когда я бежал к нему по коридору, он полз на животе, извиваясь, как угорь. Поезд со стоном дернулся и начал набирать скорость. Харви медленно дышал, глубоко и шумно втягивая воздух, все тело его содрогалось. Он полз очень медленно и вдруг увидел меня. Он посмотрел на меня тяжелыми полуоткрытыми глазами.
— Боже, я испугался, — сказал он. — Боже!
— Вижу, — сказал я. — У тебя весь живот желтый.
Харви кивнул. Он дышал, используя каждый мускул, чтобы восстановить нормальный ритм.
— Я был уверен, — наконец произнес он, — когда лежал здесь, что этот негодяй пошлет мне последнюю очередь в спину.
— Давай-ка посмотрю твою руку, — предложил я.
— Дать тебе посмотреть руку? — раздельно выговорил Харви. — Ты думаешь, я не понял, что это были твои ребята. Там оказалась надпись, предупреждающая насчет обледенения остряка стрелочного перевода. Так вот — она была на финском языке. Мы еще не выехали из Финляндии. Это были твои парни, переодетые русскими пограничниками.
— Это были американцы, — возразил я. — Они очень грубо работают. Мы бы проделали это лучше, но это были не мы. Дай посмотрю твою руку.
— Что ты собираешься сделать? Уж не закончить ли начатую ими работу?
— Не злись, Харви, — сказал я. — Я здесь ни при чем. Между прочим, я не выдвигал встречных обвинений, когда твои протеже пытались прикончить меня под Ригой.
— Я не имею к этому никакого отношения, — быстро ответил Харви.
— Честное слово, Харви? — спросил я.
Харви заколебался. Он не мог лгать, если давал честное слово. Он мог красть документы, обманывать, мог подготовить убийство Каарна и мужчины в кресле дантиста. Он даже мог приказать убить меня, но, дав честное слово, не мог солгать. Он дорожил своей честью.
— Хорошо. Взгляни на мою руку, — сказал Харви, повернув ко мне разодраный локоть. — Я порезался о дверцу машины.
Из купе проводника доносился храп человека, спящего глубоким сном, а уголком глаза я видел, как по узкой лесной дороге уезжает черная «Волга».
У Харви в чемодане, который остался в купе, нашелся пластырь. Я наложил его на порез.