— Это просто царапина, — успокоил я своего спутника.
Очень скоро нам предстояла встреча с настоящими таможенниками.
26
Ночь мы провели в гостинице «Европейская». На следующее утро вместе позавтракали в буфете ватрушками и сметаной, и я постарался как можно изящнее попрощаться с Харви.
— Проводишь меня в аэропорт? — спросил я. — Я улетаю утренним рейсом.
— И что нас там ждет? Двадцать агентов, готовых скрутить меня, и тюремный самолет?
— Не надо так, Харви.
— «Не надо так, Харви», — передразнил он. — Мне бы следовало прямо сейчас сдать тебя русским.
— Послушай, Харви, — доверительно обратился я к нему. — Только потому, что ты слишком долго играл в электронные игры там, в Техасе, не следует думать, что ты — разведчик. Любой старший офицер советской разведки знает, что я приехал в город вчера ночью на поезде вместе с тобой. Они знают, кто я такой, так же, как и я знаю, кто они такие. Никто из нас не маскируется под париком, не вкладывает в ботинки дополнительные стельки и не рисует планы тайных укреплений врага.
— Я. все это делал, — сказал Харви.
— Да, ты все это делал и потому смог дурачить нас пару недель. Я никого не мог убедить, что такие, как ты, существуют на самом деле, а не только на экранах ночного телевидения.
— У меня найдется, что рассказать им о тебе, чего они еще не знают.
— Только не бейся об заклад, сынок. Послушайся моего совета и притворись немым, потому что мне кажется, что ты скоро освободишься от чар этого города и иллюзий своего происхождения. А когда это произойдет, тебе понадобится какая-нибудь милая дружественная страна, которая тебя примет. Имей в виду, таких стран у тебя остается все меньше — особенно если учесть, что в следующий раз у тебя уже не будет свежих новостей или экспериментальных яиц.
— Это только по-твоему…
— Ничего не говори, — прервал я его. — Возможно, тебе всю жизнь придется жалеть об этом.
— О чем жалею, так это о том, что те парни из Риги не прикончили тебя.
Харви вытер сметану с губ и отбросил салфетку.
— Пошли, — сказал он. — Провожу тебя до такси.
Мы вышли из гостиницы. На улице началась оттепель. Вдоль Невского проспекта шумели огромные водостоки, и дворники сбрасывали с крыш на тротуар лавины льда. Снегоуборочные машины стирали последние следы ночного снегопада, но едва Харви заметил, какие здесь чистые улицы, закружил вихрь снежинок, предвещая новую метель.
Проехали несколько такси. Все были заняты. Один из таксистов, заметив, что мы голосуем, выключил зеленый огонек. Наверное, он торопился домой — во всем мире таксисты спешат домой, когда начинает портиться погода. Харви расстроился из-за того, что не мог поймать мне такси. Кажется, он ожидал приветствий и благодарности всего мира за то, что стал перебежчиком.
— У меня болит голова, — сказал Харви. — Ночью у меня была температура, и порезанная рука болит все сильнее. Держу пари, у меня и сейчас температура.
— Хочешь вернуться в гостиницу?
— Нет, все в порядке, только почему-то темно в глазах. Стоит мне наклониться или просто посмотреть вниз, как в глазах темнеет. Почему так? То есть я хочу спросить, серьезно ли это?
— Дело в том, что вокруг темно, и когда ты наклоняешься, то видишь этот мир таким, каков он есть на самом деле.
— Тебе на всех наплевать, — обиделся Харви. — Я болен.
Но обратно в гостиницу не вернулся. Мы не торопясь шли по Невскому. Проспект был забит людьми в унылых пальто и меховых шапках. Мелькали широкие монгольские лица, невысокие армяне с аккуратными черными усами, морские офицеры в строгой форме и солдаты в высоких каракулевых шапках.
— Американец? — Парнишка в пестром галстуке-бабочке схватил Харви за руку. — Хотите что-нибудь продать… фотокамеру?..
— Нет, — сказал Харви и осторожно высвободил Руку.
Парнишка наткнулся на группу морских офицеров и, уходя, я слышал, как они его отчитывали за приставания к иностранцу.
— Он мне сделал больно, — пожаловался Харви и потер локоть. — Моя больная рука.
Он сделал попытку перейти проспект на красный свет, но я уговорил его подождать.
— Неужели окончательное предназначение человека — подчинение машинам? — спросил Харви и улыбнулся.
Я попытался понять его иронию. Может быть, он намекал на Электронный Мозг ценой в миллиард долларов? Не могу утверждать. И уже никогда этого не узнаю, потому что это была последняя фраза, с которой он ко мне обратился.
Мы стояли на кромке тротуара. Харви поглаживал больную руку, а я высматривал такси.