Он повернулся ко мне и повторил цитату:
— Certum voto pete finem, означает «ограничь свои желания».
Я кивнул в ответ, и доктор Феликс Пайк тоже кивнул. Ральф тепло улыбнулся.
— На аукционе, — продолжил Ральф, — я позабочусь о тебе, не бойся. Я дам тебе «зелененьких»[2], Феликс. На этот раз не выпускай их из рук. Если хочешь совет, продавай акции медных и оловянных компаний. Они скоро упадут. Запомни, резко упадут.
Доктору Феликсу Пайку не очень нравилось выслушивать наставления младшего брата. Он уставился на него и облизал губы.
— Ты запомнил, Феликс? — спросил Ральф.
— Да, — ответил доктор Пайк. Его челюсть отвалилась, как нож гильотины. У него был неприятный рот типа «все или ничего», который захлопывался, как капкан, а когда открывался, казалось, из него сейчас выскочит борзая.
Ральф улыбнулся снова.
— Ты давно не заезжал к лодке?
— Собирался сегодня утром, — ответил доктор Пайк. Он направил палец в мою сторону, словно останавливал на дороге машину. — Но появился он.
— Не везет, — сказал Ральф и щелкнул пальцем по моему бокалу. — Еще глоток?
— Нет, спасибо.
— А тебе, Феликс?
— Нет, — ответил Феликс Пайк брату.
— Нигелю понравился автомат?
— Очень. Он будит нас каждое утро. Но я не должен передавать тебе «спасибо». Он сам напишет тебе благодарность мелом на оберточной бумаге.
— Ха-ха, — сказал Ральф. — Arma virumque cano. — Он повернулся ко мне и перевел: — «Об оружии и человеке пою я». Вергилий.
— Adeo in teneris consuescere multum. «Как гнется ветка, клонится дерево…» Это тоже Вергилий, — сказал я.
Наступило молчание.
— Нигель в восторге от автомата, — уныло повторил доктор Пайк.
Оба брата уставились в сад через балконное стекло.
— Выпейте еще, — предложил Ральф.
— Нет, — отказался доктор, — мне надо переодеться. У нас будут гости.
— Мистер Демпси должен получить коробку, — сказал Ральф так, словно меня здесь не было.
— Совершенно точно, — отозвался я, чтобы доказать свое присутствие.
— Приятно иметь дело с честным человеком, — в голосе Ральфа опять возникли интонации киногероя.
Он легко и нежно коснулся губами сигары, но в этом жесте промелькнул страх, как будто сигара могла взорваться.
— Я привез ее сегодня, — сказал он, — и она включена.
— Хорошо, — сказал я.
Я достал из заднего кармана брюк оторванную половинку банкноты. Доктор Феликс Пайк подошел к одной из освещенных ниш и вынул оттуда две неконтрастные фотографии собственной жены, такой же блестящий коричневый шарик, какой я видел у него в кабинете, и наконец под одной из стаффордских статуэток, рядами стоявших на стеклянных полках, нашел свою половинку банкноты. Он передал ее брату, и тот соединил обе половинки так же небрежно и вместе с тем осторожно, как до этого обращался с лопатой и сигарой.
— Все правильно, — оценил он и принес коробку с полудюжиной яиц для Хельсинки. Она была завернута в обычную зеленую бумагу. Такая бумага используется в «Харродзе» — одном из самых фешенебельных и дорогих универмагов Лондона. Коробка была перевязана веревкой с небольшой петлей, чтобы удобнее нести.
Когда мы уходили, Ральф напомнил, что акции медных компаний резко упадут.
Конечно, доктор Пайк очень хотел бы подбросить меня до центра, но… гости и тому подобное.
— Вы понимаете, не так ли?
Я все понимал и поэтому поехал на автобусе.
Туман уплотнился и приобрел зеленоватый цвет типа «гороховый супчик». Витрины магазинов были вставлены в туман, как желтые призмы, мимо них тащились автобусы. Они тоскливо ревели, как стадо грязных красных слонов, которые ищут место, чтобы остановиться и умереть.
Коробку в зеленой упаковке я держал на коленях, и у меня появилось четкое ощущение, что там что-то тикает. Правда, мистер Пайк-второй обмолвился, что «она включена». Но сам я не собирался выяснять, что бы это значило.
На Шарлет-стрит меня дожидался один из наших специалистов по взрывным устройствам.
— Вот она, — протянул я ему коробку. — Только осторожнее. Мне бы хотелось доставить ее в целости и сохранности.
— Я тоже не хочу рисковать, — ответил дежурный взрывник. — Сегодня вечером меня ждут бифштекс и пудинг с почками.
— Не торопитесь, — посоветовал я. — Долгое кипение придает блюдам необыкновенный вкус.
— Вчера вечером вы были несколько раздражены, — заметил Долиш.
— Извините, — с чувством отозвался я.