Я спросил:
— Ты веришь в перевоплощение, Санни?
Он вытер губы и улыбнулся мне, словно видел впервые в жизни. Может, так оно и было, может, он был достаточно осторожен, чтобы не видеть и не запоминать своих клиентов.
— Мистер Джолли, — сказал он, — моя профессия заставляет меня встречаться с разными людьми. С теми, к кому мир был жесток, и с теми, кто сам был жесток к миру. Поверьте, они редко оказывались одними и теми же людьми. Но никому не дано сбежать от судьбы, разве что после смерти… Писатель Антон Чехов говорит нам: «Когда человек появляется на свет, он может выбрать одну из трех дорог. Других нет. Если он пойдет направо, его съедят волки. Если он пойдет налево, он съест волков. А если он пойдет прямо, он съест сам себя». Вот что говорит нам Чехов, мистер Джолли. Сегодня вечером вы уйдете отсюда Лайамом Демпси, но не оставите в этой комнате ничего своего. Судьба дала всем своим клиентам номера, — он провел рукой по своим пронумерованным коробкам, — и сколько бы раз мы ни меняли свое обличье, она всегда помнит наш номер…
— Ты прав, Санни, — сказал я, поразившись, какая богатая философская жила открылась в этом неприметном захолустье.
— Я прав, мистер Джолли, поверьте — я прав…
2
Аэропорт Хельсинки — не самое подходящее место для конфиденциального телефонного разговора. Аэропорты вообще редко для этого пригодны — там установлены местные коммутаторы, разговоры записываются и, кроме того, слишком много полицейских, изнывающих от избытка свободного времени. Поэтому я взял такси и поехал на железнодорожный вокзал.
Хельсинки похож на хорошо управляемый провинциальный городок. Он пахнет деревьями и кипящим маслом, как деревенский магазинчик. Модные рестораны включают в меню копченые языки северных оленей вместе с говяжьим филе а ля Россини и делают вид, что они прекрасно уживаются с бесконечными озерами и лесами, похороненными глубоко под снегом и льдом. Хельсинки — всего лишь приложение к Финляндии, городская случайная фантазия, где полмиллиона людей пытаются забыть о том, что на расстоянии одной автобусной остановки начинаются тысячи и тысячи квадратных миль одиночества и арктической пустоши.
Огромное коричневое здание вокзала было похоже на приемник выпуска 1930 года. Мужчины с красными после сауны лицами торопливо шли вдоль длинных рядов заляпанных грязью автобусов. Время от времени раздавался неприятный скрежет зубчатых передач, и один из них срывался с места, чтобы нестись дальше по бесконечным дорогам страны.
В кассовом аппарате я разменял пятифунтовую банкноту и занял телефонную кабинку. Трубку сняли немедленно, как будто на другом конце провода сидели у телефона в ожидании звонка.
— «Стокманн»? — спросил я. Это был крупный универсам в Хельсинки, чье название даже я смог произнести.
— Ei, — ответил человек, снявший трубку. «Ei» значит «нет».
Я сказал «Hyvää iltaa», то есть «добрый вечер». Я долго тренировался в произношении этой фразы. Мой собеседник дважды сказал «Kiitos» — «спасибо». Я повесил трубку. На привокзальной площади поймал другое такси, ткнул пальцем в карту улиц, и шофер кивнул головой. Мы влились в дневной поток машин на Алексантеринкату и через какое-то время остановились у порта.
Было довольно тепло для этого времени года. Настолько тепло, что в районе гавани во льду были сделаны проруби, в которых плавали утки, но все-таки недостаточно тепло, чтобы ходить без меховой шапки. Если, конечно, вы не хотели, чтобы ваши уши отвалились и раскололись на мелкие кусочки.
Пара тележек, покрытых брезентом, обозначала место утреннего базара. На берегу морская пена смерзлась в грязные глыбы льда. Небольшая группа солдат и военный грузовичок ждали парома. Время от времени солдаты смеялись и, резвясь, толкали друг друга. Пар от их дыхания поднимался вверх, как дым над сырыми дровами.
По прорубленному во льду каналу подошел паром. Загудел, пуская пар, который протянулся новым шрамом в замерзающем воздухе, подчеркивая мокрую рану стылого неба.
Укрывшись за шпангоутом, я закурил сигару «Галуа» и наблюдал, как военный грузовик вползал на погрузочный пандус. На рыночной площади стоял человек с большой связкой воздушных шаров, наполненных водородом. Ветер подхватывал их, и шары раскачивались над продавцом, как ярко раскрашенный тотем, так, что он с трудом сохранял равновесие. Седовласый бизнесмен в каракулевой шапке коротко спросил о чем-то у продавца. Тот кивнул в сторону парома. Седой мужчина отошел от него, так и не купив шарика. Я почувствовал, как закачался паром под тяжестью грузовика. Раздался гудок, предупреждающий последних пассажиров, плеснула вода, и тупоносая посудина двинулась в путь, раздвигая гущу плавающего льда.