— Мне становится страшно, когда я смотрю на это, — сказала она молодому инженеру.
— Вы не разбираетесь в технике?
— Нет. Я занимаюсь биологией. Как вы думаете, это хорошее изобретение?
— Вы хотите знать, будет ли аппарат хорошо работать? Безусловно. Ведь его создал Бауэр. Это наш лучший работник, — гордо произнес он.
— Я Бауэрова. — Он с уважением посмотрел на нее. — И мы разводимся.
На следующий день приехал представитель правительства, чтобы официально принять новое изобретение, которое немедленно оценили по достоинству. Перед собранием все были настроены торжественно. Восторгались даже враги Бауэра. Ведь благодаря ему институт выполнил свою основную задачу. Еще до восьми часов все собрались в большом зале заседаний. В восемь, точный как всегда, явился Коваль. Еще через пять минут вошел министр в сопровождении своей свиты. Подали кофе. Воцарилась напряженная тишина. И только Бауэра не было.
— Он всегда очень пунктуален, — уже в который раз уверял министра Коваль. — И знает, что вы придете. Я звонил ему ночью.
— Его жена сказала, что он уже с час назад уехал, — доложила секретарша.
Все посмотрели на часы. Минуты шли. От нечего делать министр принялся просматривать планы работы. Коваль вдруг вспомнил, что у него не подведены итоги за прошлый месяц. Еще наживешь неприятностей из-за этого парня. Мысленно он всегда называл Бауэра парнем: ведь тот поступил в институт сразу после окончания учебы. Коваль подошел к министру и стал объяснять ему принцип действия автомата. Всем было неловко. Остальные работники стояли возле больших окон и смотрели во двор. В углу секретарша уже в пятый раз звонила в проходную, чтобы там поторопили Бауэра.
— Уж не умер ли он от радости? — спросил глуховатый доцент Шуба, который работал в институте с давних пор и сейчас его просто терпели из уважения К прошлому. Так иногда бывало…
— Вот он! — воскликнул вдруг кто-то. Министр поднялся и тоже подошел к окну. Коваль последовал за ним. Молодые инженеры кусали губы.
Бауэр медленно шел по двору с толстой папкой в руках; он был в свитере, хотя всех предупредили, что надо явиться в парадном виде. Брел он очень медленно; видно было, что он насвистывает и озирается по сторонам. Около него суетился привратник, видимо, что-то ему втолковывая. Он показывал Бауэру на вертолет новейшего типа, на котором прилетел министр, и, очевидно, с удовольствием сгреб бы его в охапку и отнес на заседание. Но Бауэр был невозмутим. Министр быстро отошел от окна и вернулся на свое место.
— Он добросовестный и точный человек. Прекрасно сознает свой долг, — снова и снова повторял Коваль. — Я просто не понимаю…
Все сели. Воцарилось торжественное молчание. Наконец в дверях появился Бауэр.
— Привет! — бросил он министру с порога и снисходительно помахал ему рукой. — Здорово, — кивнул остальным.
Тут уж всем было не до смеха. Никто ничего не понимал. Поднявшись на кафедру, Бауэр положил перед собой папку, раскрыл ее и заговорил;
— Все вы знаете, что удалось создать в нашем институте. Вы видели вчера мое изобретение. Что оно принесет народному хозяйству, каждому ясно. Производительность всех заводов фантастически возрастет, если мы как можно скорее установим повсюду мои автоматы. Десять лет назад, когда я только начинал работать, некоторые смеялись и говорили, что.это абсурдная идея. Сейчас эта идея воплощена в жизнь. Автоматизация у порога. Полная и абсолютная. И это моя заслуга, имейте в виду. В первую очередь моя. Мы живем в обществе, где каждого вознаграждают по заслугам. Меня интересует, как оценят мои заслуги.
Об одном частном вопросе мне хотелось бы договориться сейчас. Я должен стать директором нашего института. Знаю, что для этого я молод и получится так, что многих обгоню. Но у меня есть заслуги. А профессору Ковалю уже пора на пенсию. Все мы отлично знаем, что он отстал в научном отношении. Единственное, в чем он пока еще разбирается, это политика. Но сейчас век специалистов. Профессор Коваль уйдет. Наш институт должен переключиться на новые проблемы. Так как проблема автоматизации машин уже решена, мы должны заняться вопросами координации. Мы должны добиться, чтобы машины сами производили себе подобные, контролировали и управляли производством. Оно не должно быть обременительным для человечества. Вот наша первоочередная задача. После моего назначения займемся решением частных проблем. Я отберу для себя людей, не все вы здесь останетесь.
Что касается материального вознаграждения, не стоит уточнять сумму. Надеюсь, что правительство должным образом оценит мои заслуги. Вот условия, которые я ставлю. Это моя декларация. После ее обсуждения я готов передать свое изобретение на службу обществу…
Он поклонился и сел во главе стола. Министр даже не поднялся и говорил сидя.
— Головокружение от успехов — явление не новое. Действительно, вы добились многого и имеете право на изрядное головокружение. Менять руководство института мы не будем. Именно сейчас на решающих местах нам понадобятся сознательные люди. Техники, лишенные широкого кругозора, никуда и ни к чему не придут, это вы и сами поймете, пан Бауэр. Товарищ Коваль останется на своем посту. Вам мы заплатим, сколько захотите. Хоть миллионы. — Он улыбнулся и встал. — Если они вам понадобятся. Среди нас уже много людей, удовлетворяющихся радостью, которую приносит выполненная работа. Пойдемте, — сказал он Ковалю и направился к двери. Захлопнул ее за собой. Все молчали.
— Вы все еще пьяны, Бауэр? — спустя некоторое время спросил Шуба.
— Тогда и я ничего не обязан им давать, — опомнился вдруг Шимон, вскочил и выбежал во двор.
Вертолет министра как раз готовился взлететь. Коваль обернулся к Бауэру:
— Ваша жена была права. Как это могло случиться? Сколько раз вы провозглашали, что я гениальный математик? Кто вас дергал за язык? Зачем это было нужно? Неужели вы думали, что без ваших славословий я выгнал бы вас из института? Я знаю, вы талантливы. Но вы лицемер.
— Вчера вы назвали меня творцом будущего!
Шимон уехал домой и стал укладывать чемодан. При этом ему пришлось перешагивать через разбитые накануне вещи. Он с сожалением смотрел на них, так как в трезвом со стоянии был скуповат. Позвонил жене:
— Итак, я лицемер? Прощай!
Она уговаривала его. Он должен измениться, так жить нельзя, ему самому придется в этом убедиться… Шимон раздраженно повесил трубку. Знал, что так же, как он, живет немало научных работников, считал это совершенно естественным и не видел ничего дурного в том, что люди хотят получать вознаграждение за свои заслуги. Разве это не закон социализма?
"Уйду, — говорил он себе. — Хватит с меня разговоров. Больше не стану притворяться перед самим собой!"
Он отправился на аэробусе в Роудницу, к своей первой любви. Там, на высоком берегу Лабы, у ее отца, когда-то оптового торговца мануфактурой, был большой дом с обширным садом. Шимон застал Яну в саду. Узнал ее сразу, хотя за эти годы она немного изменилась. Располнела. Он вскоре понял, почему: по саду бегало двое детей, которых Яна окликала по имени.
Когда он подошел к калитке, Яна воскликнула: Шимон! — и сразу повела его в дом. Снова, как прежде, они сидели на красивой веранде, откуда открывался вид на далекие окрестности, и она снова открыла бутылку вина.
— Словно ничего не изменилось за эти десять лет.
— Если не считать моего замужества. Кроме того, я работаю чертежницей…
Значит, у нее муж, работа, дети… Наверное, и не вспоминала о нем.
— Я часто думал о тебе.
— Почему? Ты свой выбор сделал.
Он объяснил, что другого выхода у него не было — ему хотелось пробиться, попасть на научную работу, и дочь оптового торговца была бы для него обузой. Во всяком случае, так ему тогда казалось. Но он любил ее больше всех.
— Хоть теперь не оскорбляй меня, — возразила она. — И себя в первую очередь.
Бауэр так и не понял ее.
— Ты изменилась, Яна. Я хотел сказать… приехал спросить, не согласилась бы ты теперь, спустя столько лет… Сейчас я уже не стану считаться ни с чем.