Выбрать главу

В результате такого эволюционного подхода сложилась точка зрения, согласно которой разум не универсален, а представляет собой набор систем, настроенных на решение конкретных задач. Точно так же, как механизмы для решения постоянно возникающих в ходе эволюции человека задач могли сформироваться путем естественного отбора, культурно-генетический подход к эволюции человека предполагает, что наш вид обладает специфическими механизмами, которые точно настроены на поиск культурных сигналов. Иными словами, существует генетическая предрасположенность к эффективному обучению. Дело в том, что культура меняется быстрее, чем гены. В отличие от отдельных примеров культурного обучения у животных, человек непрерывно улучшает, развивает и расширяет знания, передаваемые из поколения в поколение. Это возможно потому, что наш мозг эволюционно настроен на получение информации от других. Наша эффективность в усвоении знаний обусловлена не только нашей способностью к общению, но и склонностью видеть в других специфические черты, демонстрирующие ценность их обладателя как учителя. Как мы узнаем в следующих главах, младенец с самого начала настраивается на взаимоотношения с матерью. Но, помимо этого, он обращает большое внимание на других — тех, кто старше него, одного с ним пола, ведет себя дружелюбно и говорит на том же языке. Младенцы с рождения расположены учиться у тех, кто в будущем станет особенно им полезен в плане принятия группой.

Познание, сотрудничество и культура

Психолог Майк Томазелло из Института эволюционной антропологии имени Макса Планка в Лейпциге — один из ведущих мировых специалистов по всему тому, что делает нас людьми. Он изучает развитие ребенка в сравнении с тем, как это происходит у других приматов. Майк считает, что чертой, отличающей человека от его ближайших родичей, является способность думать о других, сотрудничать с ними и делиться мыслями и вариантами поведения. Все это необходимо для расцвета культуры. Человеческая культура отличается от любых социальных структур животного царства тем, что в ней идет кумулятивное накопление знаний и технологий, передаваемых из поколения в поколение. С каждым поколением наш мир становится более сложным, поскольку мы обучаем детей и передаем информацию через совместную деятельность. Таким образом, знания и представления накапливаются, с каждым последующим поколением расширяя и улучшая коллективное знание группы и повышая его сложность.

Другие животные тоже живут группами и демонстрируют немало социальных навыков из области совместного труда и обмена знаниями, но эти способности в основном ограничены ситуациями потенциальной схватки или конфликта. Большинство высших приматов — оппортунисты; они только и ждут возможности обойти других членов группы в конкуренции за пищу или секс или добиться лучшего положения в иерархии группы. Бывает, что шимпанзе помогают сородичам, но по большей части это происходит в ситуациях, где можно рассчитывать на какую-то личную выгоду. Люди же, напротив, готовы жертвовать личной выгодой ради других. Они даже спонтанно помогают незнакомцам, с которыми никогда больше в жизни не встретятся. Судя по всему, способность к альтруизму — исключительно человеческое качество. Примеры альтруизма у животных редки и ограничиваются видами, у которых сильна взаимозависимость, такими как мартышки. В этом случае беспорядочная просоциальность соответствует стратегическим интересам и повышает вероятность продолжения рода.

Люди тоже могут быть оппортунистами. Однако любое общество скрепляется неписаными законами взаимодействия и моральным кодексом, осуждающим получение выгоды за счет других. Именно по таким правилам мы живем. Некоторые из пунктов морального кодекса становятся законами. Мы вступаем в социальный договор, когда подчиняемся авторитету государства, считая, что законопослушные граждане получат преимущества, тогда как нарушители понесут наказание. Не обязательно даже, чтобы преимущества от социальных договоренностей получали родные конкретного человека. В самом деле, если подумать, большая часть системы распределения ресурсов альтруистична — мы делаем добро неким людям, которые остаются для нас анонимными, и не обязательно получаем какую-то выгоду для себя.