Неожиданно к мальчику подошла молодая и довольно вульгарная на вид девушка, которая склонилась над ним и прошептала что-то на ухо. Паренек перестал плакать, поднял голову, посмотрел на девушку и улыбнулся.
Трелковский был чуть ли не на грани отчаяния. Мальчик не только перестал плакать — теперь он уже заливисто смеялся, тогда как девушка продолжала что-то загадочно нашептывать ему на ухо. Казалось, сама она испытывала странное возбуждение. Ее ладони ласкали щеки и затылок мальчика; потом она взяла его за плечи, прижала к себе, а под конец неожиданно поцеловала в подбородок. Затем она оставила его и подошла к деревянному лотку, с которого старуха торговала игрушками.
Трелковский встал со скамьи, направился к мальчику и, на мгновение отклонившись от своего маршрута, толкнул его — ребенок поднял на него взгляд, недоумевая от того, что произошло.
— Маленький гнусный… — прошипел Трелковский.
И, не говоря ни слова, дважды наотмашь шлепнул его по лицу, после чего стал быстро удаляться, оставив малыша заливающегося слезами от нового удара жестокой судьбы.
Остаток дня Трелковский провел, блуждая по старым улицам своего детства. Основательно утомившись, он присел на террасе кафе, выпил стакан пива и съел сэндвич, после чего пошел дальше. При этом он мучительно, но тщетно терзал свою память; останавливался на каждом углу, выволакивая из уголков сознания крохи воспоминаний о том, что когда-то могло здесь происходить, но по-прежнему ничего не узнавал.
Было уже довольно поздно, когда он снова оказался перед зданием на Пиренейской улице. Немного поколебавшись перед входом в мрачный подъезд, он наконец решил, что слишком вымотался за целый день и что сейчас ему больше всего хочется лечь в кровать и уснуть. Затем он нажал кнопку, открывавшую замок входной двери. Во внутреннем дворе было темно, а выключатель лампочки, которая должна была гореть достаточно долго, чтобы он успел подняться на свой этаж, находилась где-то справа от него.
Нерешительно протянув руку, чтобы отыскать его, он внезапно ощутил в непосредственной близости от себя еще чье-то присутствие и тут же застыл на месте — неподвижный, молчащий, вслушивающийся. Что это — звук чьего-то дыхания? Да нет, это он сам дышит. Однако он по-прежнему боялся хотя бы пошевелить пальцем — опасался, что может нащупать что-нибудь мягкое и податливое; глаз, например. Затем он стал вслушиваться еще внимательнее. Но нельзя же было просто так стоять и ждать — надо же что-то делать. Трелковский резко протянул руку вперед, надеясь нащупать выключатель, и сразу же попал в него. Пространство подъезда залил яркий свет.
Почти рядом с Трелковский на мусорном баке сидела какая-то незнакомая, очень смуглая женщина, вперившая в него взгляд своих безумных глаз. Он издал сдавленный крик; она тоже испуганно вздохнула, губы ее затрепетали, словно надтреснутая поверхность желе. Ему хотелось было отскочить от нее, но нога поскользнулась на чем-то мягком, он потерял равновесие и стал заваливаться прямо на незнакомку. Ее тело также стремительно дернулось в сторону, избегая столкновения, отчего крышка бака соскочила и с грохотом обрушилась на пол. Падая на спину, женщина истошно завопила. Трелковский тоже зашелся воплем, валясь на нее всем телом. Мусорный бак резко качнулся, затем опрокинулся и выплеснул наружу все свое содержимое, которое едва не завалило их обоих. Свет погас.
Он принялся яростно ворочаться, стараясь как можно скорее выбраться из кучи мусора. В то же мгновение что-то царапнуло его по лицу. Наконец ему удалось подняться на ноги. Но куда же теперь бежать? Где сейчас искать выключатель? Его горло обвили две когтистые ладони, которые тотчас же принялись душить его.
Язык Трелковского шершаво скребся о небо, а до ушей доносились булькающие звуки собственного голоса. Потом что-то сильно ударило его по голове, и он потерял сознание.
Очнулся он у себя в квартире, лежа на кровати. На нем была женская одежда, и ему не требовалось смотреть в зеркало, чтобы убедиться: на лицо был так же тщательно наложен грим.
14. Осада
Его готовили к жертвенному закланию!
Из-за того, что он пытался сбежать, они решили контратаковать, причем не остановились даже перед тем, чтобы ради достижения собственных целей прибегнуть к противоправным действиям. Хотел он того или нет, но ему предстояло быть превращенным в Симону Шуле. Иного выбора они ему не оставляли.