— Людям, что, и повеселиться теперь нельзя?
— Можно, можно, да только меру надо знать. Пируйте, сколько хотите, но только до положенного часа, а сейчас пора расходиться на покой. Людям завтра на работу идти!
— Нам тоже завтра идти на работу, но мы имеем право изредка собраться и повеселиться. Или не так?
— Слушай, приятель, тебе было сказано кончать с этим делом, прекратить шум. Как вас еще можно убедить?
— Если ты думаешь, что можешь запугать меня, то не на того нарвался! Терпеть не могу, когда мне приказывают — будем вести себя так, как нам захочется!
— Ах, вот оно как! А ну-ка, спустись на минутку во двор, тогда и посмотрим, что тебе там захочется.
— Да заткнись ты!
Достигнув этой стадии скандала, голоса с обеих сторон принялись поливать друг друга взаимными оскорблениями, под конец дойдя до таких выражений, от которых Трелковский даже покраснел. На четвертом этаже гости затянули песню, явно намереваясь таким образом выразить свою солидарность с хозяином квартиры. Это вызвало немедленную реакцию со стороны квартир, доселе хранивших молчание. На гуляк обрушилась лавина проклятий. Вслед за этим два мужских голоса, затеявших всю эту свару, обменялись короткими фразами и решили все же спуститься во двор, чтобы раз и навсегда разобраться с обидчиком.
Врага требовалось немного раззадорить, однако Трелковский был уверен, что за этим дело не станет. Он уже слышал доносившиеся откуда-то с нижних этажей подбадривающие крики.
— Ты иди туда, а я пойду с этой стороны. Позови меня, если схватишь кого-нибудь из них. Ну, что же вы не спускаетесь, ублюдки поганые?!
— Я только что заметил там кого-то — ну подожди, поганец, сейчас я доберусь до тебя!..
Трелковский уже больше не смеялся — ему становилось все более страшно. Он видел, что взаимная ненависть мужчин была отнюдь не наигранной, они не забавлялись. Они словно вновь открыли в себе оставшиеся со времен войны рефлексы, как будто припомнили то, чему их учили в армии. Это были уже не мирные жильцы, а убийцы, рыщущие в поисках жертвы. Прижавшись лицом к оконной раме, он стал следить за развитием конфликта. Походив по кругу, мужчины сошлись в его центре.
— Ты никого не видел?
— Нет. Одного схватил было в холле, но он сказал, что не из их компании, я его и отпустил.
— Ну, разумеется, эти подонки боятся спуститься! Но ведь когда-то же они станут расходиться по домам — вот уж тогда!..
Внезапно послышался резкий, какой-то лязгающий звук — это на четвертом этаже с силой распахнулось окно.
— Ну что ж, вы сами напросились! Подождите, пока я спущусь, — вот тогда посмотрим, кто здесь кому отдает приказы!
Несмотря на разделявшее их расстояние, Трелковский отчетливо различал тяжелый топот спускающихся по лестнице ног. Во дворе два мужских голоса явно торжествовали.
— Немало же им понадобилось времени, чтобы набраться духу, но вот, гляди-ка, решили все-таки спуститься! Ну, сейчас мы им покажем, подонкам проклятым, — покажем, как посреди ночи людям спать не давать!..
Долгожданная встреча, похоже, произошла под разбитым стеклянным навесом, где-то неподалеку от мусорных баков, поскольку Трелковский услышал, как металлические баки с грохотом опрокинулись, внеся этим новым шумом некоторое разнообразие в поток проклятий и яростных криков. Затем кто-то бросился наутек, пытаясь добраться до относительно безопасной зоны. От общей массы дерущихся отделился темный силуэт, энергично припустившийся вслед за убегающим. По двору между тем катались двое мужчин, с театральной живостью наносивших друг другу и соответственно получавших жестокие пинки и удары, но не расцеплявших своих объятий. Наконец, один из них занял господствующее верхнее положение, ухватил за уши голову соперника и принялся методично вколачивать ее в бетонное покрытие тротуара.
Сирены полицейских машин резко оборвали пронзительные вопли женщин, облепивших окна своих квартир, и во двор вбежали одетые в форму люди. За какую-то долю секунды на булыжном пространстве под окнами обоих домов не осталось ни души. Вскоре полицейские сирены смолкли в отдалении, вслед за чем наступила гробовая тишина.