Пожалуй, это было единственное, что его сейчас радовало.
Дела шли неважно, и он был по уши в долгах. Три года назад он совершил ошибку, поверив, что в Бартлесвилле выгодно держать мастерскую по ремонту радиоприемников и телевизоров. Да, действительно здесь у всех были радиоприемники, но они ломались крайне редко. Телевизоров же было мало: прием передач из Грин-Бея был не слишком хорош, так что и те, кто имели телевизоры, смотрели их лишь от случая к случаю.
Вилли Чандлеру было тридцать два года. Высокий и худощавый, он носил роговые очки. Его любили за дружелюбную улыбку и обращались к нему всякий раз, как что-то из аппаратуры выходило из строя, но, к несчастью, обращений таких было слишком мало, чтобы он мог обеспечить себя и свою мать-инвалида.
Он родился и вырос в Бартлесвилле. У отца Вилли был не слишком прибыльный бизнес, и после школы мальчик работал в семейном магазине. Это продолжалось до смерти отца.
Но торговля продуктами питания не увлекала Вилли, он интересовался радио, еще мальчишкой сам собирал приемники и немного разбирался в принципе их работы. Он уговорил мать продать магазин — единственную ценность семьи, чтобы он смог поехать на четыре месяца в Чикаго для учебы в технической школе. Тогда мать еще не была инвалидом и могла обойтись без его помощи. К концу обучения все деньги отца оказались истраченными.
Нельзя сказать, что мастерская была убыточной, но доход она приносила мизерный. Через год мать Вилли пережила удар, в результате которого оказалась частично парализованной. Больничные счета и гонорары врачей съели все оставшиеся деньги. Несколько раз он вынужден был брать кредит в банке и продлевал его до крайней точки, стремясь сохранить свой небольшой запас электронных ламп и запасных частей. Теперь мастерская едва-едва позволяла ему сводить концы с концами, все деньги уходили на выплачивание процентов по долгам и приобретение самого необходимого для жизни. В их маленький коттедж, арендную плату за который он обычно просрочивал на один-два месяца, приходила соседка, чтобы помочь накормить миссис Чандлер; все остальное Вилли делал сам.
Если бы не мать, которую он не мог оставить одну и которая никуда не могла ехать, то лучше всего было бы закрыть мастерскую и расплатиться с долгами за счет продажи оборудования. В таком городе, как Милуоки или Миннеаполис, он вполне мог получить работу в большой мастерской и зарабатывать гораздо больше, чем сейчас. Но пока состояние матери не улучшится (а это было маловероятно), он вынужден был бедствовать. Теперь нельзя было даже распродать оборудование и наняться на работу в Бартлесвилле, торговать бакалеей или заниматься еще чем-нибудь, так как рабочих мест в городе не хватало. Он пытался поговорить с человеком, купившим у них магазин отца, но выяснил, что даже у него в магазине работы нет. Вилли мало что понимал в фермерском деле и даже если бы нашел сезонную работу, то не смог бы обеспечить мать, потому что в их местности подручные на ферме работали, как правило, за стол и кров.
Итак, он оказался вынужден делать, что было возможно в его обстоятельствах, до тех пор, пока его матери не станет лучше или… Он слишком любил свою мать, чтобы даже подумать об этом «или».
Вилли отошел от окна и вернулся к своему рабочему столу. Расчистив место, он вынул свой завтрак. Два сандвича и термос с горячим кофе. Один из сандвичей — с арахисовым маслом, другой — со студнем. Он так привык экономить на всем подряд, что экономил и на еде. Только в особых случаях Чандлеры позволяли себе мясное — гамбургер, суповую кость — что-нибудь самое дешевое. На первом месте всегда стояла плата за дом и за мастерскую, так что хоть они ели и достаточно, но редко это бывала по-настоящему хорошая еда. Последний раз нечто приличное попалось им месяца три назад: у Вальтера Шредера сломался телевизор и он, за неимением наличных, расплатился двадцатифунтовым окороком. Сделка оказалась очень выгодной, поскольку в телевизоре пришлось заменить лишь пару ламп и вряд ли ремонт обошелся дороже шести долларов. Окорок стоил, по меньшей мере, в два раза дороже, и они ели его чуть ли не целый месяц.
Вилли уже съел сандвич с арахисовым маслом и заканчивал второй, со студнем, запивая его горячим кофе, когда услышал какое-то царапание. Он огляделся вокруг.
На карнизе бокового окна сидел кот и скреб одной лапой стекло. Это был большой черный кот, такой мокрый и грязный, как будто он только что вынырнул из сточной канавы. Вилли подошел к окну и внимательно рассмотрел кота.
— Ну, чего тебе, киса? — спросил он. Он любил кошек.
Кот был изможденным и, по-видимому, здорово проголодался. В значительной степени это впечатление вызывалось тем, что шерсть его из-за дождя прилипла к коже. Как бы отвечая на вопрос, кот открыл пасть и мяукнул, видимо громко, хотя из-за стекла этого не было слышно. Затем снова стал царапать стекло лапой.
— Хочешь сюда? Хочешь укрыться от дождя? Умный котик!
Вилли открыл окно, и кот мягко соскочил на пол.
Затем Вилли закрыл окно и посмотрел на кота.
— Голоден? — спросил он. — Боюсь, что не смогу предложить тебе ничего, кроме корочки хлеба и кусочка студня, а ведь это не совсем кошачья еда…
Он сел на стул и отломил маленький кусочек сандвича со студнем. Кот принюхался, как будто недоумевая, а затем принялся есть. Та же участь постигла и остальные кусочки сандвича, которые бросил ему Вилли.
— Попить? — спросил Вилли.
Он пошарил на полке и нашел жестяную банку, наполнил ее водой из крана и поставил на пол.
— Извини, молока нет, — сказал он.
Кот попил из банки. Вилли посмотрел на полотенца, висевшие над умывальником. Одно было погрязнее, его не мешало бы постирать. Он снял это полотенце.
— Вытереть тебя? Пожалуй, это единственное, что я еще могу для тебя сделать. Не досуха, конечно, но, по крайней мере, ты будешь не таким мокрым, как сейчас.
Кот сидел смирно; похоже, что обтирание доставляло ему удовольствие. Неожиданно зазвонил телефон. Вилли взял трубку:
— Вилли Чандлер, ремонт радио и телевизоров.
— Привет, Вилли, это Кэп Хейден.
Кэп работал в универмаге и подрабатывал на почте.
— Ты просил позвонить, когда придет посылка из Чикаго. Она здесь.
— Отлично, Кэп. Я сейчас буду.
— Секундочку, Вилли. Захвати с собой деньги. Нужно оплатить доставку — 6 долларов 80 центов. Не могу записать их на твой счет, почта требует выплаты наличными.
— Проклятье, — в сердцах сказал Вилли. — Послушай, эта посылка нужна мне из-за одной лампы, которая там есть. У меня как раз такой не хватало, а без нее я не могу починить телевизор Дольфа Марша. Все уже готово, только этой детали недостает. За работу я получу верных двадцать долларов наличными, так что тебе не придется ждать. Но в данный момент у меня только три доллара с мелочью. Если ты займешь мне недостающее из своих, не ставя в счет, то я верну сразу же, как только получу деньги от Дольфа…
— Ну ладно, пожалуй, я дам. Но только ты, как обещал, отдашь сразу, как получишь плату от Дольфа.
— Спасибо, Кэп. Я мигом.
Вилли снял с вешалки пальто и шляпу, подошел к двери, затем обернулся.
— Эй, киса, ты тут присмотри за лавочкой, пока меня не будет. Дверь закрывать не буду — все равно украсть здесь нечего. Если кто-нибудь заглянет, скажи, чтобы подождали. Я скоро вернусь.
Он открыл дверь, затем вновь посмотрел на кота.
— Давай договоримся так. Можешь оставаться здесь, пока на улице дождь, пока не обсохнешь. Насовсем оставить тебя я не смогу. Стыдно признаться, но я не могу позволить себе держать кота ни здесь, ни дома. Слышал этот разговор по телефону? Значит, понимаешь, что дела мои не блестящи. Надеюсь, тебе есть куда идти, а я не могу держать кота, я не могу тебя кормить ни кошачьей едой, ни молоком. Это хоть и недорого стоит, но в моей ситуации весьма ощутимо.
Кот не ответил. Вилли вышел и закрыл за собой дверь. Он сбегал за посылкой и быстро вернулся, держась поближе к домам, чтобы не намокнуть. В помещении мастерской он, едва успев повесить пальто и шляпу на вешалку, бросился к столу, чтобы распаковать посылку.