Я отвернулся к столу и налил себе водки: решительно, наш юный друг не годился в дипломаты!
— В общем, — поручик продолжал заливаться соловьем, — у студентов — и гимназиста! — был план, но гимназист оказался настолько глуп, что открылся своему брату. В его глазах старший брат был человеком авторитетным и умным, хотя на самом деле — слабым и трусливым. Пойти против Кальберга он не мог: от одной мысли о таком у него начинали трястись поджилки. Поняв, наконец, что всё настолько плохо и — более того — что брат способен выдать его партнерам, гимназист от уговоров перешел к откровенному шантажу. Он заявил, что отправится в полицию! Алексей Венедиктович попросил время на размышление. Бог его знает, почему он не обратился за советом к тому же Кальбергу: возможно, он побоялся и этого, решив, что барон — в свойственной ему манере — разрубит узел предельно просто…
— Устранив обоих братьев разом. — Инихов прикурил, наконец, свою вторую сигару и, раскуривая ее, пыхнул облаком дыма. — Это очевидно: господин барон — не из тех людей, на чье милосердие стоило бы полагаться. Мякинина можно понять.
— Да.
— И поэтому он сам решился на убийство.
— Да.
— Но как же он, когда все вышло настолько скверно, осмелился обратиться за помощью к студентам, прекрасно, получается, зная, что они — предатели?
— О! — поручик, припомнив что-то, усмехнулся. — Это-то и есть самое смешное, если, конечно, тут вообще до смеха. Правда, мой тезка и «юнец», рассказывая об этом, смеялись вволю!
— Даже так?
— Именно. Алексей Венедиктович вообразил себе, что, подобно тому, как собственный брат шантажировал его, он сможет шантажировать студентов. Полицией, правда, он им не угрожал, а вот выдать Кальбергу — грозился. Вообще говоря, — поручик и себе позволил улыбнуться, — угроза эта была, конечно, серьезной. Кальберга как такового студенты не боялись — в отличие от Алексея Венедиктовича, люди они решительные и смелые, — но если бы инженер их выдал, они, как пить дать, могли бы распрощаться с возможностью нажиться на бароне и Молжанинове. Так что помочь — или сделать видимость, что помогают — Алексею Венедиктовичу они оказались вынуждены. При условии, конечно, если бы они тут же не решились его убить. Однако, как мы уже знаем, идею убийства они отвергли так же быстро, как быстро она пришла им в головы. Более того: они решили, что гибель гимназиста дает им великолепный шанс избавиться разом и от инженера, и от преследований Кальберга и Молжанинова! Все-таки — признаем это, господа — на редкость сообразительные молодчики!
Мы согласились: если еще вот только что эта часть запутанной истории казалась нам темной, то теперь мы ясно увидели свет.
— Итак, — наш юный друг едва не встал в позу оратора, но, вовремя спохватившись и одернув себя, не стал выставлять себя на посмешище. — Итак, студенты — по зову Алексея Венедиктовича — примчались во двор и увидели страшную картину. Изувеченный гимназист бился в агонии, спасти его жизнь не было никакой возможности, всё вокруг было залито кровью, а падавший с неба мелкий, больше похожий на изморозь, снег никак не смог бы прикрыть следы преступления. Отрядив инженера к телефону — он должен был вызвать коляску; ту же, кстати, на которой похитили и меня и которая вообще-то принадлежала барону, — сами они разделились. Вася — «юнец» — и второй принялись увязывать бившееся в агонии тело: скрутили ему руки и ноги, замотали в полушубок… в общем, превратили во что-то навроде тюка. Сами понимаете: удобства «пациента» их уже ничуть не волновали, как мало волновало и то, выживет ли он при транспортировке. Гимназист для них из товарища превратился в часть хитроумного плана, причем неважно было, когда бедолага умрет: прямо сейчас, на мостовой, по дороге в коляске или уже по месту прибытия. Возможно, гуманней было бы даже тут же покончить с его страданиями, но соображения гуманности студентов также не интересовали. С другой стороны, как пояснил мне тезка, гуманность тут вообще была ни при чем, поскольку несчастный ничего не чувствовал. В сущности, он был уже мертв, просто тело его еще об этом не догадывалось. И вот, пока инженер ходил к телефону, а Вася с товарищем готовили к перевозке гимназиста, мой тезка пошел в дворницкую.
Поручик перевел дух и продолжил:
— Время было позднее. Эти часы обычно приходятся на дежурство младших дворников или помощников старших[25], поэтому во дворе не было никого, а сам двор являлся общим для двух домовладений: того, в котором проживали студенты, и того, в котором жило семейство Мякининых. Обстоятельство чрезвычайно удобное, хотя и случайное. Тем не менее — пусть и по везению такого обстоятельства — покамест все передвижения инженера и студентов оставались незамеченными. Следовало полагать, что также незамеченными останутся и действия старшего дворника, буде он согласился бы помочь замести — в самом прямом смысле! — следы падения гимназиста.
25
Согласно обязательному постановлению СПб Градоначальства в зимнее время (с 1-го сентября по 1-е марта) дежурства начинались с четырех часов пополудни и заканчивались в восемь часов утра. В летнее (с 1-го марта по 1-е сентября) — с восьми часов вечера и заканчивались в шесть утра. Интервал между сменами в зимнее время составлял четыре часа (в летнее — три), причем в воскресные, праздничные и так называемые табельные дни, а также на их кануне старшие дворники обязаны были присутствовать «у ворот» лично в интервале от восьми часов вечера до половины двенадцатого ночи. В прочие дни присутствие старших дворников на постах никак не регламентировалось. Поэтому чаще всего поздние вечерние и ночные смены выпадали на долю младших дворников и помощников старших, тогда как старшие брали себе наиболее удобные для них часы. Дежурный дворник «помещался» на улице так, чтобы — по возможности — обозревать всю протяженность участка домовладения, но именно с «парадной», уличной стороны: с полуночи и до рассвета дворник должен был стоять — на широких улицах — в нескольких шагах от тротуара, а на узких — прямо посередине проезжей части. Понятно, что при таком порядке, с одной стороны, никто не мог пройти или проехать мимо дворника незамеченным, но с другой — собственно дворы и происходившее в них дворники в эти часы не контролировали.