— Это уже даже не чепуха! Это… какая-то психиатрия!
Его сиятельство в третий раз пожал плечами:
— Возможно, так и есть.
Монтинин, переставший рвать на себе волосы и слушавший очень внимательно, вдруг поворотился ко мне и ошарашил вопросом:
— Никита Аристархович! В своей статье вы дали очень живописный портрет спутницы Кальберга: васильковые глаза и всё такое. Насколько это соответствует действительности?
Я, не понимая, к чему клонил наш конный стражник, ответил сдержанно и даже сухо:
— Полностью соответствует.
И тогда Монтинин воскликнул:
— Выходит, что на могиле — ее изображение, а не Акулины Олимпиевны!
— То есть? — Инихов, без цели вертевший по столу стакан, отставил его и повторил: «То есть?»
— На могильном камне — сам камень и вправду очень старый — есть фарфоровое, если не ошибаюсь, и при этом свежее изображение: очень красивой девушки с васильковыми глазами.
Мы переглянулись. Воцарилась тишина: эта деталь не укладывалась вообще ни во что, и найти ей объяснение — вот так, сходу — не представлялось возможным. Тогда Можайский решительно шагнул к дивану и потряс отдыхавшего доктора.
Михаил Георгиевич возвращался к жизни раздражающе медленно. Однако Можайский, проявляя настойчивость, не отступал, и наконец потомок Эскулапа[34], пальцами помассировав горло, вопросил:
— Чему обязан?
— Михаил Георгиевич! — Можайский выпустил докторское плечо и присел перед диваном на корточки. — Могут ли у сводных сестер по матери быть одинакового цвета глаза?
Доктор молитвенно сложил ладони, и — правильно понявший смысл этого жеста — Инихов от стола к дивану поднес стакан. Михаил Георгиевич, полулежа, взял его обеими руками — рукам его, я просто вынужден это отметить, в тот миг не стоило бы доверять хирургические инструменты — и, полязгивая зубами о стекло, осушил до дна. Переведя после этого дух, Михаил Георгиевич полусел уже более уверенно и попросил повторить вопрос.
— Могут ли у сводных сестер по матери быть одинакового цвета глаза?
Доктор задумался. Очевидно, голова его все еще не работала должным образом, хотя какие-то мысли в ней и вращались:
— Геккель, Мендель, Дарвин… ох, Можайский, сложно всё это!
— А точнее?
— Ну… — молчание на несколько секунд. — Наследственность зависит от… от разных обстоятельств.
— Михаил Георгиевич!
Доктор встрепенулся, отдал пустой стакан Инихову и принял еще более — да простят меня читатели за такое построение фразы — сидячее положение.
— Теории обширны и многочисленны. Мы многого еще не знаем, но кое-какие выводы сделать можно. При кареглазом отце вряд ли дети унаследуют васильковые глаза матери. И при кареглазой матери дети вряд ли унаследуют васильковые глаза отца. А вот если у отца глаза зеленые… или у матери… ну, вы понимаете…
Можайский принял вертикальное положение и отвернулся от доктора.
— Кто-нибудь знает, какого цвета были глаза у Семарина?
Никто из нас не смог ответить на этот вопрос, но направление мысли его сиятельства мы поняли.
— Вы полагаете, — Инихов вернулся к столу, — девочки унаследовали цвет глаз от матери, и на могильном камне — все же изображение настоящей Акулины Олимпиевны, а не ее сводной сестры?
Можайский кивнул:
— Именно так.
— А если нет?
— Проверим. Хотя, если честно, я и не знаю — зачем.
— Но…
— Да ну вас, Сергей Ильич! — Его сиятельство медленно двинулся к своему креслу. — Господа! Что-то мы совсем расклеились на мистической почве и на почве разного рода странностей. А ведь всё это — сущая чепуха, не имеющая к нашему делу ровно никакого отношения.
— Да как же…
— А вот так! — Его сиятельство уселся. — Ну, какая нам, в самом деле, разница, кто из сестер и почему изображен на могильном камне? Какая нам разница, почему девица Семарина подвизалась под именем Акулины Олимпиевны? Совсем вы мне голову заморочили! Я уж и сам поверил было в важность всей этой ерунды… Поручик!
Наш юный друг, к которому его сиятельство неожиданно обратился не по имени-отчеству, а по чину, и обратился при этом раздраженно, вздрогнул и с полузапинкой отчеканил:
— Здесь! То есть, я!.. что, Михаил Юрьевич?
Можайский махнул рукой, в одном широком жесте объединив всех нас, за исключением себя самого и самого поручика:
— Не обращайте на этих господ внимания. Продолжайте. Кальберг, стало быть, устроил тайник в могиле?
— Так точно. Этот тайник…
Но так быстро продолжить нашему юному другу не удалось. Монтинин, даже притопнув ногой, перебил его: