Можайский вновь посмотрел на поручика своими улыбающимися глазами, и наш юный друг поспешил отвернуться.
— Или вас, Михаил Фролович…
Чулицкий, в этот самый момент оценивавший на вкус московское изделие господина Смирнова, поперхнулся и, в отличие от меня, лишь давеча проделавшего такую же дегустацию, не только не перешел из настроения сумрачного в настроение благодушное, но и едва не швырнул бутылку в нашего юного друга!
— Я бы вас попросил, поручик!
— А что — я? — Молодой человек, похоже, готов был обидеться так же, как до него на замечание обиделся доктор. — Что — я? Ведь это, согласитесь, было бы логичней, если бы похитили вас! Вы…
Чулицкий вскочил с кресла и заорал:
— Ппааруууччик!
Наш юный друг пожал плечами и отвернулся к Гессу:
— Ну, вот вы, Вадим Арнольдович: ведь и вы для похитителей представляли больший интерес!
Гесс был бледен, даже угрюм. Всего как с пару часов он освободился от тяжких объяснений в Министерстве внутренних дел или, точнее, в Департаменте полиции. Все-таки стрельба в доме Молжанинова, да еще и в тот самый момент, когда сам Сергей Эрастович Зволянский потребовал оставить Молжанинова в покое, — дело совсем нешуточное! Возможно, именно поэтому всегда обходительный Вадим Арнольдович ответил поручику невнятным рычанием.
И тут в накалившуюся ситуацию вмешался Иван Пантелеймонович — кучер его сиятельства (читатель уже знаком с почтенным возницей по ряду других моих публикаций). Иван Пантелеймонович подхватил отставленную Чулицким бутылку, всучил ее в руку нашему юному другу и, ласково — за подбородок — подзадрав ему голову, отечески посоветовал:
— Выпейте, вашбродь, сделайте глоточек. Славно снимает напряжение и мысли в порядок приводит!
Поручик слегка опешил — вольность, надо заметить, была и впрямь неслыханной, — но совету внял и глоток сделал. Правда, не могу ручаться, что этот глоток и впрямь упорядочил его мысли, но напряжение, возникшее от непонятной ему реакции старших товарищей на блестящую логику и разумные выводы, заметно его отпустило. Наш юный друг улыбнулся, обвел всех нас укоризненно-ласковым взглядом, покачал головой и продолжил рассказ.
Не стану приводить его — рассказ этот — во всех многочисленных подробностях: молодости свойственна отличная память, но оседает в ней такое невероятное количество деталей, что это больше становится похожим на захламленный чердак. Кроме того, рассказ поручика изобиловал такими эпитетами и метафорами, что они-то уж точно — не для дамских и детских глаз, а среди наших читателей, как известно, имеются как те, так и другие.
Говоря коротко, коляска приехала. Приехала в том смысле, что путь ее, наконец-то, окончился, и окончился он, как и предположил поручик, на даче барона Кальберга. Правда, назвать выгоревшее здание дачей было уже весьма затруднительно: в последнем свете короткого мартовского дня некогда элегантный особняк, возведенный на красивом цокольном этаже, выглядел не просто мрачно, а прямо-таки зловеще. Черные провалы окон зияли в зачерненных же стенах, крыша местами провалилась, дымовая труба покосилась, и даже странно было, что в последние — вполне себе штормовые — ночи она устояла и не рухнула наземь. Добавьте к этому низкое хмурое небо, то осыпающееся моросью, то расходящееся снежинками. Добавьте далекий — на самом закате — солнечный отсвет, багрящий одну из туч… В общем, добавьте всё это к руинам пожара, и вы поймете, почему поручик, поначалу бодро выпрыгнув из остановившейся коляски, замер в изумлении и даже в тоске.
— Вот тут бы и дать мне деру: места-то известные, поблизости и другие дачи имеются, помощь я всяко нашел бы. Но… хотите — верьте, господа, хотите — нет, ноги мои словно вросли в оледеневшую землю, а глаза уставились на причудливо заискрившийся хрусталиком застывший водопад: ниспадал он прямо по лестнице от центрального входа к цокольному этажу. Вероятно, тут потоком стекала вылитая пожарными вода!
Теперь уже заворчал Инихов. Сергей Ильич нахмурился и попросил:
— Говорите проще, поручик! Например: вода застыла и коркой льда покрыла лестницу!
— Да, — на этот раз поручик не обиделся и даже согласно кивнул головой, — вы правы: когда тушили пожар, вода застыла — ведь холодно было! — и коркой льда покрыла каменную лестницу. Однако идти нам нужно было не вверх, а вниз!
Можайский, Инихов и Чулицкий переглянулись:
— В подвал?
— Именно. И не просто в подвал, Юрий Михайлович, а в тот самый, где…