— Допустим.
Саевич выкинул в сторону Чулицкого средний палец:
— Не утверждается ли, что смерть — убежище в несчастьях?
— Пусть так.
Саевич выкинул безымянный:
— Не утверждается ли, что жизнь — преддверие смерти, а смерть — преддверие вечной жизни?
— Согласен.
Мизинец:
— Вы сами, господин Чулицкий, перед какою дверью предпочли бы оказаться: перед ведущей в смерть или в вечную жизнь?
Этот вопрос застал Михаила Фроловича врасплох. Он побледнел, его глаза сделались тусклыми.
— Молчите?
— Глупости вы изволите говорить, Григорий Александрович! — Михаил Фролович перекрестился. — Глупости! И с логикой у вас беда!
— Ну, хорошо. — Саевич на шаг приблизился к Чулицкому. — А что вы скажете на то, что жизнь — акт насильственный, тогда как смерть — не обязательно?
Тут Чулицкий и вовсе опешил:
— Что?
Саевич пояснил:
— Рождение — насилие над вашими желаниями, ведь вы, возможно, и не пожелали бы родиться, зная, что вас ожидает в жизни. Зато уйти из жизни вы можете добровольно и в любое время: как захотите.
Чулицкий вскочил из кресла и замахал на Саевича руками:
— Отойдите от меня, отойдите! — Саевич отступил. — Встаньте вон там и не приближайтесь! Вы положительно больны!
— Тем не менее, — Инихов, — в его словах есть доля правды.
— Молчите, Сергей Ильич, не гневите меня!
Инихов, улыбаясь, замолчал.
Чулицкий уселся обратно в кресло.
Саевич:
— Ладно: раз уж тема смерти ко двору не пришлась, просто расскажу, что было дальше.
— Вот-вот! — встрепенулся Чулицкий. — Просто расскажите. А не в этой вашей манере узника желтого дома[127]!
Саевич не обиделся:
— Хорошо. Как скажете.
— Давайте.
— Хорошо-хорошо…
Саевич отступил еще дальше — к самым обломкам рухнувшего стола — и, наклонившись к полу, поднял стакан и бутылку.
— Не возражаете? — спросил он меня.
— Да ради Бога, — ответил я, глядя на то, как он начал возиться с пробкой. — Позвольте!
Я забрал у него бутылку, сам откупорил ее и вылил часть ее содержимого в его стакан. Саевич благодарно кивнул и выпил, после чего потянулся к карману пиджака. Меня осенило страшное предчувствие: он собирался закурить одну из тех своих вонючих папирос, которыми успел уже причинить нам несколько пренеприятных минут. Не медля, я схватил его за руку чуть пониже локтя:
— Окажите любезность, Григорий Александрович: возьмите мои!
Саевич усмехнулся:
— Настолько не понравились мои?
— Вы же видите, — ответил я, показывая рукой на окно, — неподходящая погода для проветривания!
— Хорошо, согласен.
Я отпустил его руку и протянул ему свой портсигар. Саевич выбрал папиросу и закурил.
— В ответ на предложение барона, — заговорил он, пуская клубы дыма, — у меня возник вопрос. «Да, Иван Казимирович, — сказал я, — то, что вы предлагаете, мне очень интересно. Но как это реализовать?»
«Нет ничего проще, — тут же ответил он. — У меня есть хорошая знакомая…»
Мы — все собравшиеся в моей гостиной — обменялись взглядами: Акулина Олимпиевна! Генеральская дочка! Чудовище в обличие прекрасного ангела!
«…подвизавшаяся на ниве сестры милосердия. Она работает в Обуховской больнице и, разумеется, имеет доступ к покойницкой. Полагаю…»
— Помилуйте, — перебил я барона, — вы же не хотите сказать, что мне разрешат проводить эксперименты в больничном морге?
«Вам, — барон многозначительно эдак выделил это «вам», — вряд ли. Но мне — вполне вероятно».
И добавил, глядя на меня без тени иронии или превосходства:
«Только не поймите неправильно. Я лично знаю и Александра Афанасьевича[128], и Алексея Алексеевича[129], и Александра Ивановича[130]. Не могу сказать, что с ними у меня сложились тесные дружеские отношения — люди мы все-таки совершенно разные, — но, тем не менее, взаимное уважение имеем, и я, не раз оказывавший им содействие…»
И снова мы все обменялись взглядами: ну и ну! Вот это было чем-то новеньким: Кальберг оказывал содействие ведущим специалистам Обуховской больницы? Им лично или в их регламентированной деятельности? Вопрос этот был настолько интересным, что поневоле сорвался с языка Чулицкого:
— Им лично?
Саевич только пожал плечами:
— Не знаю: не уточнял.
— Ладно, — буркнул тогда Чулицкий и сделал знак Инихову взять это обстоятельство на заметку.