Чулицкий поморщился. Кирилов кашлянул. Я тоже припомнил омерзительные фотокарточки и слегка побледнел. Саевич, между тем, продолжал:
— Да! Барон удивительно точно уловил саму суть, а ведь мне соображения такого рода и в голову не пришли! Странное дело: сапожник с успехом взялся за кисть, а художник так и не научился тачать сапоги!
«Вижу, — барон прервал мои размышления, — вы согласны со мной?»
— Пожалуй.
«Но что-то вас все же тревожит?»
— Да. Насколько я понимаю, вы предлагаете — соблюдая, конечно, всяческую осторожность — работать с телами умерших от заразных болезней. Но…
«Нет-нет! — барон в отрицающем жесте помахал рукой. — Вы поняли меня не совсем правильно. Заразные болезни — возможный риск, так как — бывает — они иногда сопровождают совсем иные причины основного недуга».
— То есть?
«Вот вам пример из жизни. Пил человек запойно — неделю не расставался с бутылкой. А на восьмой день встал из-за стола и пошел гулять: на голову трезвую, но с тяжкого похмелья. На Египетском мосту его настигла горячка. В безумии он начал карабкаться по цепи[133], не удержался и упал, да так неловко, что очень сильно расшибся. Доставили его в Обуховскую. Там бедолаге отняли ногу. Подлатали грудь. Что-то сделали с разбитой головой. Но все напрасно: на третий день произошло заражение крови…»
— Но заражение крови не передается другим!
«Да ведь и вы меня не дослушали!»
— Прошу прощения.
«На третий день произошло заражение крови, — повторил барон, — что уже само по себе было достаточно скверно и угрожало смертью, но худшее случилось еще через день: появились симптомы холеры».
— Да полноте! — Это уже было слишком. — Холеры? В Обуховской больнице?
«Именно! — Барон не шутил. — Холеры. В Обуховской больнице. К счастью, меры были приняты срочные, очаг подавлен, этот человек изолирован. Но — вы ведь догадываетесь? — он…»
— Умер?
«Разумеется».
— Мы помолчали: барон многозначительно, я — задумчиво.
«Вот вам пример, — наконец, нарушил молчание барон, — трупа отнюдь не безмятежного, не умиротворенного, если можно так выразиться».
— Да, понимаю, — ответил я, и в самом деле представив себе картину: безрукое тело, обезображенное вдобавок разбитой головой, продавленной грудью, обезвоживанием и последствиями заражения крови.
— Мерзость какая! — Чулицкий.
— Конечно. — Саевич. — Но какой материал!
— Если коротко, барон в вас не ошибся!
Саевич посмотрел на Чулицкого снисходительно, с явно заметной искрой во взгляде. Но что это была за искра — безумия или гения, — понять было нельзя.
— Барон, — продолжил Саевич свой страшный рассказ, — обрадовался. Он едва не вскочил со стула и — клянусь! — даже сделал движение, чтобы схватить меня за руки в благодарном порыве:
«Значит, вы не только согласны, но и не боитесь больше?»
— Боюсь, — без ложного стыда ответил я, — но страх не сможет мне помешать.
«Отлично! Замечательно! — барон ликовал. — Со своей стороны, я вас уверяю: моя знакомая сделает всё возможное, чтобы риск свести к минимуму. Она — опытная сестра. При ее участии мы с вами можем быть спокойны».
— Хорошо. Когда начинаем?
Барон задумался, что-то прикидывая в уме.
«Знаете, — ответил он после размышлений, — лучше, пожалуй, будет так: я завтра же… нет, подождите… — барон посмотрел на часы: время перевалило за полночь. — Уже сегодня поговорю с Нечаевым, а девушку попрошу держать меня в курсе происходящего в больнице. Как только появится подходящее тело, она предупредит меня, а я — вас. Тогда и начнем».
— Последний вопрос…
«Да?»
— Не возникнут ли проблемы с родственниками?
«Покойных-то?»
— Я кивнул. Барон пожал плечами:
«Не беспокойтесь. Работать мы будем с телами отверженных — подонков общества, которые ни в ком, даже в родственниках, если они у них есть, не вызывали симпатий при жизни и уж тем паче не вызовут симпатий после смерти!».
— Решено! Договорились. — Ответил я, и на этом наша беседа о предстоявших трудах завершилась. Можно было и разойтись, но барон пригласил меня остаться. Блюда менялись неспешной чередой. Бутылки вина — тоже. Мы болтали о всякой всячине. Время летело незаметно. Когда, наконец, барон потребовал счет, уже наступило утро. Точнее — утренний час: еще до света, прилично до восхода солнца, но именно тот, когда в особой неподвижности краски застывают на самой грани ночи и дня. Возможно, вы, господа, обращали на это внимание: небо уже не черное и мрак уже не такой непроглядный, синевою с отливом стали наполнены окна верхних этажей, ни холода нет, ни тепла — тело как будто парит в нейтральном эфире[134]…
133
133 До обрушения в 1905-м году Египетский мост через Фонтанку был «цепным»: пролет удерживался шестью (по три с каждого берега) натянутыми цепями, переброшенными через «въездные ворота» — порталы. На современном Египетском мосту (построен в 1956-м году) ни порталов по его сторонам, ни цепей нет.
134
134 Саевич имеет в виду «всепроникающую вселенскую среду», представление о наличии которой господствовало в физике и популярных идеях об устройстве Вселенной до конца 19-го — начала 20-го века. Существование этой среды было окончательно опровергнуто только специальной теорией относительности Эйнштейна в 1905-м году, т. е. только через несколько лет после описываемых событий.