Одна небольшая просьба: примите, пожалуйста, от моего секретаря посылку для его родственника в Твери — человек этот встретит Вас на вокзале. В посылке — оранжерейные персики, отправить их почтой невозможно. Правила-с!
Ваш С.Я.М.
— Вот так, господа!
— От седьмого до одиннадцатого… — прошептал Кирилов. — И шестнадцатого — в Петербург… А восемнадцатого…
— Да.
Можайский:
— Хитрые сволочи!
Гесс:
— Не так всё просто, Юрий Михайлович.
Чулицкий:
— Совершенно верно: не так всё просто.
Можайский:
— Я уже понял, что с самим Молжаниновым всё далеко не просто. А вот идея — проста. И цинична настолько, что это уму непостижимо! Передавать взрывчатку с детьми! Как шоколадку какую! Удивительно, что никто не погиб… персики! Оранжерейные! — Его сиятельство цедил слова сквозь зубы, его страшные глаза сузились до щелочек, но их улыбка полыхала сквозь эти щелочки подобно ацетиленовым горелкам. — А если бы сопровождающие не досмотрели? А если бы мальчишки вскрыли коробку? Вы представляете, господа, чем это могло закончиться?
Перед моим мысленным взором встала картина взорванного тогда полотна и сошедшего с рельс состава, по чистой случайности оказавшегося маневровым: диспетчер пустил его перед московским экспрессом, давая возможность убрать от подъездов к станции несколько отцепленных от других поездов пустых пассажирских вагонов. Террористы ошиблись, приведя свою мину в действие. И только эта ошибка спасла десятки, а возможно, и сотни ни в чем не повинных людей от неминуемой смерти!
По спине побежали мурашки. А если бы, как говорил Можайский, бомба случайно взорвалась в вагоне?
— А мы-то гадали, как они ухитрились всё это привезти!
Способ воистину был сатанинским!
— Можете себе представить, — между тем, продолжил Чулицкий, — какой эффект произвела на меня эта записка! Я то перечитывал ее, не веря своим глазам, то в упор смотрел на Павла Александровича. Висковатов выглядел обеспокоенным, но до него подлинный смысл адресованного ему послания и того, что он — собственными своими руками — натворил, все еще не дошел. «Неужели вы ничего не понимаете?» — тогда воскликнул я и посмотрел Павлу Александровичу в глаза.
Он, однако, не понял:
«Нет. Да что с вами?»
— Даты! Даты сличите!
«А что с ними не так?»
— Вы ездили на экскурсии?
«Конечно».
— Посылку с «персиками» вам дали?
«Да».
— Вы ее передали… э… родственнику молжаниновского секретаря?
«Разумеется».
— А коробку в пути вскрывали?
«Нет. Зачем?»
— Да хотя бы затем, чтобы убедиться: действительно ли в ней персики были!
Вот теперь Павел Александрович побледнел, а в его взгляде заплескался ужас:
«Так это были не персики?» — промямлил он. — «А что?»
Я вздохнул:
— Вы ведь знаете о попытке подрыва московского экспресса?
«Д-да…»
— Так вот: для следствия самой большой загадкой явился вопрос — как террористам удалось доставить взрывчатку на место минирования?
«В-вы… п-полагаете…»
— Уверен.
Павел Александрович схватился за голову:
«Что же теперь будет?»
— Где у вас телефон? — вместо ответа на заданный мне вопрос сам спросил я.
Висковатов махнул рукой.
Я подошел к аппарату и попросил соединить меня с Зволянским[63]. Однако на месте Сергея Эрастовича не оказалось, и тогда я продиктовал записку, которую секретарь обязался незамедлительно вручить, едва увидит начальника.
«Что же теперь будет?» — снова спросил Висковатов, как только я повесил трубку на рычаг.
— Будем работать, — на этот раз ответил я, но с ответом ошибся: Павла Александровича интересовало другое.
«Вы же не думаете, что я — соучастник?»
— Ах, вот вы о чем… — я пожал плечами: предположить в заслуженном профессоре террориста было и впрямь затруднительно. — Нет, не думаю.
«Но меня…»
— Вас, конечно, еще раз обо всем опросят, но вряд ли что-то большее.
Павел Александрович в унынии повесил голову.
Я немного помолчал, а потом задал вопрос касательно последнего письма — доставленного мальчишкой от Ильи Борисовича:
— Вернемся, однако, к нашим баранам: где вчерашнее письмо?
И снова Павел Александрович подошел к ящику стола:
«Вот».
Я взял бумагу и прочитал:
Павел Александрович! Здравствуйте! Вы, вероятно, меня не помните, однако мы с Вами встречались у Семена Яковлевича. Я даже имел случай поинтересоваться Вашим мнением на предмет подлинности одного из автографов Михаила Юрьевича[64], волею судеб у меня оказавшегося. Полагаю, Вы получили этот автограф почтой…